Диктатор. Дилогия
Шрифт:
– И что ты хочешь знать? Понравился ли мне твой однокурсник? Влюбилась ли я в него?
– Я хочу знать, не следует ли мне начинать тренироваться называть Крэбба папочкой, - съязвил Блейз.
– То есть ты думаешь, что твоя взрослая, обворожительная, как никто красивая мама с радостью распахнет свои объятья перед ровесником своего сына? Нищим, слабосильным и страшным как смертный грех сосунком?
– Значит, он для тебя ничего не значит? Фух! Но все же, почему ты выделила его?
– Не особо и выделила, если ты правильно меня понял. Скучно мне было. Помнишь, как пять лет назад
– Нагло? Да ты это еще очень... очень мягко называешь то, что устроил на балу мордредов Винсент. Вот и Драко говорил, что Крэбб...
– Блейз! Я тебе что говорила? Держись от Малфоев подальше!
– Но с кем мне тогда общаться? Не с Крэббом ли?
– Ты что не понимаешь, что они легко втравят тебя в какое-нибудь... нехорошее дело? Помни, что твой покойный отец, лорд Забини, в свое время весьма в грубой и нелицеприятной форме отверг просьбу об ученичестве Того-самого-мага! А Малфой был его преданным слугой! Не говоря уже о том, что Крэбб, вообще-то, вассал Малфоя-младшего и обязан делать для него все, что этим... блондинам будет угодно!
– ...
– Что молчишь? Ты меня понял?
– Да!
– А сделаешь?
– леди строго посмотрела на своего сына, чья слизеринская уклончивость в формулировках ей была отлично известна. Впрочем, слизеринская ли? Забини и сама умела отвечать честно и прямо, но так, что спрашивающий либо ничего не понимал, либо понимал все совершенно не так, как на самом деле.
– Ну... постараюсь. Во всяком случае, после того как поставлю Крэбба на место...
– Не смей, дурак. Забыл про Малфоев? Еще не хватало давать этим... интриганам такое шикарное обоснования для конфликта, как защита своего вассала. Кстати, что ты вообще знаешь о Крэббе? Вы с ним общаетесь?
– Знаю много. А общаться... да как-то не особо. Пока был на Слизерине - да, а сейчас... Он все же на этом смешном Хаффлпаффе.
– Понятно...
– задумчиво проговорила Забини, после чего выдала своему ребенку задание.
– Знаешь, слей-ка в омут памяти воспоминания о Крэббе. Самые-самые, на твой взгляд, эффектные.
– Ну мама! Каникулы же!
– Сын! Тем более, много я и не прошу. Так, самую малость.
– Хорошо, хорошо, - буркнул Блейз, после чего задал очередной вопрос: - "Мы льем кровь ради мужчин и поэтому любим, когда они льют кровь за нас...". Это как? Я не понял, объясни.
– Хм... Как быстро летит время, - Летиция в очередной раз с умилением потрепала по кудрям Блейза.
– Ты, мой красавчик, такой большой уже вырос! Девчонки, поди, на моего милашку заглядываются, не так ли?!
– с хитринкой спросила Илэрия Забини своего единственного сына.
– Причем тут это?
– смутился он, что не помешало ему привычно дернуть головой, чтобы увернуться от ласки матери.
– Хм... Пожалуй,
– Что?
– напрягся он.
– Малыш, а ты помнишь Италию, мою тетю Розу и ее, хм... пансион для девочек?
– Помню, - отвернул голову в сторону Забини.
– Ах, какой ты у меня милый, когда краснеешь! Ладно-ладно, не злись! Я не просто так спрашиваю. Как ты думаешь, не стоит ли нам этим летом опять туда съездить отдохнуть? Да и подружки твои, поди, наверняка соскучились, тем более они подросли, и им наверняка есть, что тебе показать и чему научить!
– Мама!
– Ну все, радость моя, беги, - она ссадила с колен уже не маленького юношу и, чтобы придать ускорение, игриво шлепнула его чуть ниже спины.
– Мама!
– Беги-беги. Твоей маме надо поработать.
Разбор корреспонденции для мадам Забини в последние десять лет всегда был тем еще развлечением, весьма похожим на тяжелую работу маггловского сапера. Писали ей много и часто, вот только приятного в получаемых письмах было редко и мало. Справедливо обиженные соперницы, завистницы, чересчур экзальтированные ведьмочки, желающие узнать секреты обольщения, и это не говоря уже о прошлых, настоящих и будущих поклонниках... Чего хорошего все они могли ей написать? Угрозы, оскорбления, слезы, мольбы - все это льстило лишь только по-первости и уже довольно давно стало для леди Забини абсолютно неинтересно. Ничуть не более, чем чересчур наглые или скорбные разумом предложения от журналистов и писателей, пытающих сколотить свой литературный капитал на ее специфической славе. Вот и раскладывала Забини эти вороха пергамента на тематические стопки, большей части которых суждено было сгореть в камине или быть развеянными в прах волшебной палочкой. Однако сегодня среди ежедневного мутного потока помоев три письма оказались резко необычными. Весьма отличающимися от стандартных и по форме, и, частично, по смыслу.
Например, вот это вот, написанное на дорогом пергаменте, принесенное анонимной почтовой совой:
"Добрый день. К сожалению, я не могу назвать вам своего имени, но вы можете называть меня Доброжелатель. Это вполне отражает смысл сего послания: я действительно желаю только добра. Правда, новости у меня для вас, мадам Забини, не очень радостные. Ваше появление на последнем балу было, как всегда, по-настоящему приковывающим всеобщее внимание и воистину не забывающимся, но... увы. В этот раз это сослужило вам плохую службу.
Да. Ваша защита мощна и труднопреодолима, однако не существует ничего абсолютного, то есть так или иначе неразрушимого. К сожалению, в этот раз вы привлекли к себе внимание как раз тех волшебников, для кого ваша защита серьезная, но не неприступная крепость. У них могут найтись, в том числе, и искренние добровольные жертвы, готовые принести свою жизнь на алтарь служения своим кумирам.
Меня можно назвать вашим искренним поклонником, и поэтому я не хочу, чтобы с вами или с вашим сыном случилось что-то нехорошее. К сожалению, я не могу повлиять ни на одну из этих сторон, поэтому мне остается только попытаться уговорить вас.