Диктаторы обмана: новое лицо тирании в XXI веке
Шрифт:
Последний ингредиент модернизационного коктейля – мировой либеральный порядок. Многие эксперты считают, что и над ним нависли угрозы. По мнению исследователя из Принстона Джона Икенберри, он уже «терпит крах» 51 . Юристы объявляют о завершении – по крайней мере временном – «эры прав человека» 52 . Пессимизм заразителен. Всего за несколько лет президентства Трампа США вышли из договоров и переговоров о контроле над вооружениями (иранская ядерная сделка, Договор по открытому небу), об изменении климата (Парижское соглашение) и о торговле (НАФТА, которое позднее было заменено соглашением о создании Транстихоокеанского партнерства). При Трампе США покинули Совет ООН по правам человека, ЮНЕСКО и Всемирную организацию здравоохранения, заблокировали работу Апелляционного органа Всемирной торговой организации. В других странах популисты также отказываются от международного сотрудничества.
По мере ослабления
Но хотя эти угрозы вполне реальны, и в этом отношении тревогу, кажется, бить рано. Вопреки Трампу, система международного права и обеспечения законности устояла. В ООН действуют механизмы контроля за исполнением 22 основных договоров в области прав человека, включая конвенции против геноцида и пыток. По состоянию на 2010 год каждая страна ратифицировала в среднем 11 из них. К 2020-му этот показатель поднялся до 13. За указанный десятилетний период ни одна страна не вышла ни из одного договора ООН в области защиты прав человека 56 . ООН продолжает усиливать мониторинг за соблюдением их положений. С 2008-го все страны уже дважды отчитались в рамках так называемых «Универсальных периодических обзоров» 57 . Эти обзоры иногда критикуют за беззубость, но в действительности они дают свои результаты: так, они способствовали отмене смертной казни на Фиджи и обеспечили защиту активистам в Кот-д’Ивуар. С 1992 года бюджет ООН на защиту прав человек увеличился в пять раз 58 .
В 2005 году произошло знаменательное событие: все члены ООН договорились о том, что на них лежит «обязанность защищать» («responsibility to protect») людей от массовых злодеяний вне зависимости от места их совершения. На основании этого принципа предпринимались различные дипломатические и военные меры. Какие-то из них считаются успешными (усилия по прекращению этнического насилия в Кении после выборов 2007 года), другие – менее успешными (интервенция западных стран в Ливии в 2011-м). В любом случае эта доктрина грозит неприятностями диктаторам, замышляющим массовое насилие. Другой угрозой для них становится все более частое применение национальными судами универсальной юрисдикции – то есть компетенции рассматривать дела о преступлениях безотносительно к месту их совершения. Число таких судебных процессов резко возросло в последнее время. В 2008–2017 гг. в мире было инициировано 815 судебных разбирательств на основании принципа универсальной юрисдикции – по сравнению с 503 в предшествующем десятилетии и 342 еще одно десятилетие назад 59 . В те же годы появились инновации в сфере персональных санкций – включая замораживание активов и визовые ограничения на въезд – для преследования за границей лиц, ответственных за нарушения прав человека: первым норма
тивным актом в этом роде был «закон Магнитского» в США, вводивший санкции в отношении российских госслужащих, подозреваемых в причастности к смерти в тюрьме юриста Сергея Магнитского. По примеру США аналогичные законы были приняты в Канаде, Великобритании и ЕС. Несмотря на антилиберальные выступления и действия некоторых лидеров-популистов, инфраструктура международной защиты прав человека не «терпит крах», а развивается.
И это не удивительно, потому что защита жертв репрессий – это популярный лозунг. В 2018-м значительное большинство респондентов в разных странах согласились с важностью юридической защиты прав человека: от 58 % в Бельгии до 90 % в Сербии, и даже в Саудовской Аравии – 61 % 60 . Опросы показывают, что и деятельность ООН пользуется большой поддержкой. В 2020-м значительное большинство респондентов в 14 развитых демократических странах, за исключением Японии, заявили о своем положительном отношении к этой организации. И даже в США после трех лет президентства Трампа деятельность ООН одобряли 62 % респондентов – что на 14 процентных пунктов больше, чем в 2007-м 61 . Международное сотрудничество тоже популярнее изоляционизма. «Исследовательский центр Пью» (Pew Research Center) задавал людям вопрос о том, должна ли их страна «принимать во внимание интересы других стран, даже если для этого требуется идти на компромисс», или «она должна преследовать свои интересы, даже если другие страны выступают решительно против». В 12 из 14 стран – за исключением Австралии и Японии – большинство выбрало путь компромисса. Наибольшей поддержкой этот вариант ответа пользовался в Великобритании (69 %) и Германии (65 %). Но даже в США отвечавшие – 58 % против 39 % –
Что касается техно-авторитаризма по пекинскому образцу, то кажется, что даже китайцы верят в него не очень сильно. В 2018-м 90 % китайских респондентов сказали, что наличие демократической политической системы – это «очень» или «скорее» хорошо, что больше среднемирового уровня в 84 % 63 . И только 41 % сказали, что «очень» или «скорее» хорошая система управления для их страны – это «сильный лидер, не зависящий от парламента или выборов» (по сути это характеристика авторитаризма), а 37 % – «не правительство, а эксперты принимают решения, которые считают лучшими для страны» (фактически, описание технократии). В Китае поддержка этих моделей управления была ниже, чем в среднем по миру 64 .
Не наблюдается большого энтузиазма по поводу китайского подхода и в других странах. Китай инвестировал сотни миллиардов долларов в инициативу «Один пояс и один путь» и рекламировал национальный бренд через 548 отделений Института Конфуция по всему миру, но не завоевал этим много друзей 65 . В странах Запада, в Японии и Южной Корее число респондентов с неодобрительным отношением к Китаю увеличилось с 36 % в медианной стране в середине 2000-х до 73 % в 2020-м 66 . Возможно, усилилось восприятие Китая как соперника. Но даже в Африке, получающей колоссальные объемы китайской помощи и инвестиций, не многих вдохновляет подход Пекина. В 2019–2020 гг. проект «Афробарометр» обратился к респондентам в 18 африканских государствах с вопросом о том, какое другое государство является лучшим образцом развития для их собственной страны. Большинство опрошенных в 14 из 18 стран назвали США. Только в трех странах – Ботсване, Мали и Буркина-Фасо – респонденты отдали предпочтение Китаю 67 . На вопрос о том, какой иностранный язык стоит учить молодежи, 71 % ответили «английский». И только 2 % – «китайский» 68 .
Мы не хотим сказать, что в сфере прав человека дела идут прекрасно или что западные лидеры последовательно их защищают. Политические элиты многих стран крепко держатся за циничную версию подхода «реалполитик». После событий 11 сентября 2001 года Вашингтон начал «войну против терроризма», сопровождавшуюся беспрецедентными нарушениями – от пыток водой и «выдачи» подозреваемых (на деле – похищения людей и вывоза их в третьи страны для последующей выдачи США) до бессрочного содержания в тюрьме в Гуантанамо. Диктаторы – от президента Узбекистана Ислама Каримова до президента Египта Абдул-Фаттаха ас-Сиси – поняли, что под видом борьбы с терроризмом можно терроризировать свое собственное население 69 . Тем не менее, мы считаем, что расширяющаяся сеть активистов и юристов при поддержке мирового общественного мнения сегодня дает более серьезный отпор бандитам, чем раньше. И несмотря на риторику популистов, ни одна другая модель управления – включая китайскую – не обладает такой привлекательностью в мире, как либеральная демократия 70 .
Либеральный мировой порядок, как и экономическая глобализация, однажды может потерпеть крах. Но пока, несмотря на все сложности, этого не случилось. И на более общем уровне мы не видим признаков того, что модернизационные силы перестали действовать. До сих пор они достигали впечатляющих результатов. Конечно, недавняя вспышка антиглобализма имела место, но она в основном стала реакцией на беспрецедентные изменения, произошедшие в последние три десятилетия. Страны совершали постиндустриальный переход к более высоким уровням образования и широким международным связям, а их правителям приходилось приспосабливаться – или, по крайней мере, делать вид, что они приспосабливаются. Вместе с третьей волной демократизации стандарты либерализма распространились по всему миру.
Именно сила этого модернизирующего натиска в конечном итоге вынудила проигравших возобновить борьбу 71 . Сегодня нативистский популизм – и на Западе, и на Востоке – опирается на возмущение новыми экономическими условиями и на архаичные ценности тех, кто пострадал от перехода к постиндустриальному обществу. Рабочие предприятий и другие жители деиндустриализирующихся регионов, владельцы неэкологичных производств и шахт, фермеры и сельхозработники, антилиберальное старшее поколение, дезориентированное сменой ценностной парадигмы, – все они объединены в мощную, но постепенно сужающуюся коалицию. Эта коалиция поддерживает популистов в демократиях и диктаторов обмана в полумодернизированных автократиях. А популисты вместо того, чтобы компенсировать потери пострадавшим от реструктуризации экономики и интегрировать их в новую среду, эксплуатируют их. Насколько демократические сдержки и противовесы смогут устоять под этим давлением, зависит преимущественно от того, насколько сильны те, кто выиграл от постиндустриального перехода, – то есть класс информированных граждан.