Диллинджер
Шрифт:
— Ножки — прелесть, — бормотал он скорее сам себе, чем окружающим.
— И мне понравились, — ухмыльнулся Эдди Мартин.
— А я бабам не доверяю, — отрезал Пирпонт. — Не нравится мне его затея…
— Тебе легко рассуждать, — буркнул Ван Метер. — У тебя вон есть Мери. А мужчине без этого никак нельзя, — в его голосе послышались жалобные, даже плаксивые нотки.
— Диллинджер с бабами размякает, — усмехнулся Пирпонт. — Обращается с ними, как с кинозвездами…
— Две карты, — произнес Чарли Макли.
— Джонни у нас влюбчивый, — заметил Гомер Ван Метер. — А мне, пожалуй, три.
Билли сидела на кровати, уставясь в пол. Глаза ее блестели от слез.
— Кончай спектакль, — буркнул Диллинджер. — Распустила нюни. Ты шлюха!
— Не надо так говорить, — тихо попросила Билли.
— Разве я не прав? — гнул свое Диллинджер. — Это древнейшая профессия. Точно тебе говорю… Шлюхи были еще тогда, когда никто не грабил банков. Когда и банков-то не было.
Билли размахнулась и залепила ему пощечину.
— Не смей называть меня шлюхой! — взвизгнула она.
Но Диллинджер только ухмыльнулся.
— Правда глаза колет? Но ты ведь сама мне рассказывала. Тут нечего стыдиться. Главное, не продешевить, верно?
Билли залепила ему вторую пощечину — причем с каким-то странным удовольствием.
— А ну, прекрати, — рявкнул он. — А то пожалеешь.
— А ты не обзывайся! Не смей называть меня этим словом!
— Каким? Шлюхой что ли?
Билли ударила его в третий раз, но тут же получила сдачи.
В гостиной продолжался покер.
— Двадцать так двадцать, Гарри, — говорил Ван Метер.
— Я пас, — сказал Чарли Макли, качая головой.
— Джонни дает бабам много воли, — твердил свое Гарри Пирпонт. Он ткнул пальцем себе за спину, в сторону спальни и продолжил: — Молится на них, как на богинь. — Он выложил карты на стол и сказал: — Фул.
В спальне обстановка продолжала накаляться.
Когда Билли ударила Диллинджера и кольцом разбила ему губу, это вывело его из себя.
— Стерва, — шипел он. — Сука поганая.
Потом он ударил ее. Сильно, по лицу. Затем схватил за ворот платья, резко потянул. Материя затрещала. Билли ударила его коленом в пах, махнула рукой, пытаясь поцарапать лицо, затем залепила пощечину.
Услышав грохот в спальне, Гарри Пирпонт покачал головой.
— Никакой дисциплины, — сокрушенно заметил он. — Джонни увлекается. Нет, добром
После обмена любезностями и тумаками, наступило то, к чему, собственно, оба и стремились. Джонни и Билли оказались в постели. Они показали себя во всем блеске.
Потом они лежали рядом и тяжело дышали. Билли тихо постанывала, вспоминая, как прекрасно и замечательно все это было.
Диллинджер оперся на локоть и посмотрел на нее. Он был в полном изнеможении.
— Надо будет повторить, — сказал он.
— Как скажешь, — отозвалась Билли. Она тоже была в изнеможении.
Он задумчиво провел пальцем по ее бедру.
— Останешься со мной? — сказал он наконец. — Будем теперь вместе. Станешь моей навечной марухой.
— Ладно, останусь, — кивнула Билли. — Но только…
— Ну?
Она посмотрела на него в упор и потом докончила:
— Я не хочу быть с тобой, когда они до тебя доберутся. Не хочу видеть этого…
Глаза Диллинджера сузились. Он пробормотал, глядя в пространство.
— Им меня не взять никогда… Я, конечно, не буду жить вечно, хотя чем черт не шутит! Может, попробовать?
И Диллинджер посмотрел не Билли с широкой довольной улыбкой.
26 сентября 1933 года. Мемфис, штат Теннесси.
Мелвин Первис стоял у подножия лестницы дешевого пансиона и смотрел наверх, на второй этаж.
За его спиной толпилась маленькая армия: двое полицейских в форме, шестеро агентов ФБР. У четверых были автоматы Томпсона, у остальных дробовики.
Пока все выглядело тихо-мирно. Но только пока. Первис махнул рукой, и полицейские заняли боевую позицию у лестницы. Первис начал медленно подниматься. Ступеньки лестницы слегка поскрипывали. За Первисом двинулись агенты ФБР. Скрип усилился. Первис остановился, выразительно посмотрел на подчиненных. Те виновато потупились, уставясь на свои ноги в тяжелых ботинках.
Первис продолжил восхождение один.
Он тихо прокрался по коридору и остановился у нужной двери. Присев на колено у замочной скважины, стал вслушиваться в голоса изнутри.
— Тебя обуяла жадность, — говорил мужчина. — У тебя это на роже написано. Я зарабатывал по пятьдесят штук в год. Вскрывал сейфы, как консервные банки.
— Заткнись, грязный желтый пьяница, — кричала женщина. — Это я сделала из тебя человека. И если бы не ты, моя мать не загремела бы за решетку до конца своих дней.