Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— За арбуз не корежит, — твердо ответил Ленька и, подумав, добавил: Земля-то для всех, а арбуз на земле растет! На утес Динка не пошла.
— Сегодня воскресенье, мама дома, — сказала она и, вздохнув, добавила: — А Лина не приехала…
Ленька вытащил из кармана смятую, облепленную газетной бумажкой тянучку:
— На вот! Замялась маленько… Погоди, бумажку сыму! Динка широко раскрыла рот и ждала, пока он отдерет прилипшую бумажку.
— Скорей! — нетерпеливо сказала она. — Слюна набирается!
Ленька поспешно вложил ей в рот пеструю от бумаги тянучку.
— Больше не выйдешь сегодня? — спросил он,
Динка покачала головой и, вспомнив разговор с матерью, сказала:
— Пойдем еще до калитки. Я тебе что-то скажу….
Они пошли вдоль забора. Динка передала слова матери, стараясь не упустить ни одного слова. Ленька был тронут.
— Я приду, — сказал он. — Таиться мне больше нечего… Только что я сейчас? — Он оглядел свой пиджак и залатанные штаны. — Бродяжка! Вот поступлю к капитану, справлю себе матросский воротник — и приду!
Около калитки Динка вдруг встрепенулась, схватила Леньку за руку.
Из сада послышалась знакомая песня.
— Лина! — вскрикнула Динка и, бросив Ленькину руку, помчалась по дорожке.
Ленька поднялся на забор и поглядел в сад. От кухни доносился тягучий молодой голос…
Пускай мой труп тебе напомнит Мою горячую любовь…Динка, широко раскрыв руки, неслась на этот голос:
— Лина! Лина!
На террасу вышли Марина и Катя. Около кухни загремело Корыто, голос смолк, и Лина с мыльной пеной на руках бросилась навстречу Динке. Перехватив ее на дорожке и прижимая к своей груди, она взволнованно повторяла одни и те же слова:,
— Крохотка моя! Доченька моя! Глазочек мой!
А Динка, ухватив обеими руками ее круглое румяное лицо, заглядывала ей в глаза, тревожно спрашивая:
— Ты уже побыла замужем, Лина? Ты приехала насовсем? Ты больше никуда не уедешь?
Глава пятьдесят вторая
НЕ НАЕЗДИШЬСЯ, НЕ НАХОДИШЬСЯ…
Лина бегает из комнаты в кухню. Она приехала поздно и сразу взялась за работу. Она печет, варит, стирает. Динка сидит на траве, обхватив руками коленки, мыльные брызги летят ей в лицо, но так уютно сидеть около Лины, такой душистый теплый пар вырывается из раскрытой двери кухни… Динка грызет тугие рожки, которые привезла ей Лина, и болтает обо всех делах: о Кате, которая готовит обед, держа под мышкой поваренную книгу, о кастрюлях, которые она, Динка, чистила песком и топила в бочке с водой, о пустой кухне, где по вечерам так темно поблескивают стекла окон… Динка рассказывает просто и весело, но Лина не смеется: крупные слезы ползут по ее щекам и падают в мыльную пену.
— Не наездишься, не находишься… — громко шепчет она, громыхая корытом.
Лина полощет белье и, сложив его в большой таз, развешивает на веревке; Динка вертится тут же и подает ей мелкие вещи. Лина бежит в кухню, месит тесто, лепит пирожки, а Динка сидит на ее кровати и лижет ложку со сладкой начинкой… Только к вечеру кое-как освобождается Лина.
— Вот пироги вам на неделю… Обед на два дня, разогревать будете, кисель детям, яблочки печеные… — говорит она, вытирая фартуком раскрасневшееся потное лицо.
— Посиди с нами, Лина! Все равно всего не переделаешь! Ну что ты так беспокоишься? — говорит Марина.
— Ночи
Вечером приезжает Олег. Вся семья усаживается на крылечке.
— Ну, как живешь, Лина? — с сочувствием глядя в печальные глаза Лины, спрашивает Олег. — Как Малайка?
— А что наша жизнь! Подневольные мы обое. Я за птицей хожу, еле вырвалась нынче… Малай Иваныч тоже всегда занятой… Вот и рвется душа на все стороны… Отпросилась нынче, а теперь уже не скоро опять приеду… Отрезанный я ломоть. Не наездишься, не находишься… — говорит Лина.
Марина подсаживается к ней на крыльцо и, обняв ее, говорит:
— Линочка! У нас с Олегом большие планы… Мы, наверное, уедем на Украину…
Лина, всплеснув руками, с молчаливым испугом смотрит ей в лицо. Дети тоже замирают от неожиданности.
— Не пугайтесь, не пугайтесь! — улыбается Марина. — Мы и Лину с Малайкой возьмем с собой.
— Меня его графское сиятельство переводит в черниговское имение, понятно? — вмешивается Олег. — Ну, а куда иголка, туда и нитка! Марина и Катя подхватят детей под мышку, а Малайка — тебя, и мы всей семьей двинемся на новое место.
— Батюшки! У вас, значит, жить будем? — повеселевшим голосом спрашивает его Лина.
— Нет, мы в Киеве, а он — в Чернигове, это недалеко… В Киеве у нас много друзей: Малайку устроим куда-нибудь на завод и жить будем все вместе… мечтает Марина.
— А я буду к вам приезжать! — весело заканчивает Олег.
— Господи! Хотя бы так-то… Настрадались мы в этом городе — одних обысков да беспокойств сколько было! Поедем, коль, отседова! И мы с Малай Иванычем около вас будем! Только вот местов нигде нет… Устроим ли Малай Иваныча-то? — беспокоится Лина.
— Устроим, — кивает головой Олег.
— Мама, мы правда уедем? А гимназия? Как же моя гимназия? — волнуется Алина.
— Мама, где эта Украина? Далеко отсюда? — с замиранием сердца спрашивает Динка.
— Ну, пристанете теперь! — машет рукой Марина. — Во-первых, это еще не скоро. Я даже не хотела вам говорить!
Алина и Динка успокаиваются, а Лина снова пригорюнивается. Но Марине уже не до нее: брат что-то тихо спрашивает, нетерпеливо смотрит на часы… Они отходят в сторону и, стоя вместе с Катей у перил, о чем-то тихо беседуют. Динке делается обидно за Лину, ей кажется, что все о ней забыли.
«Вот какие! — думает она. — Могли бы потом посекретничать!»
И, обняв Лину за шею, она тихо шепчет ей на ухо:
— Мы везде вместе будем. Куда бы ни поехали… Лина молча прижимает ее к себе. Сестры еще долго шепчутся с братом, но Марина показывает глазами на притихшую, словно осиротевшую Лину, и Олег громко предлагает:
— А ну-ка, Лина, чернобровая дивчина, споем украинскую песню! Подхватывайте, сестрички! «Сидит голубь на дубочку, голубка летае», — тихо затягивает он.
Сестры подхватывают мягкий украинский напев, Лина, не выдержав, вступает со второй… На крыльце делается тепло и уютно. Динка, положив на колени Лине голову, смотрит на звезды. Мелкие и крупные светящиеся точки усеяли темное небо… Вот упала, покатилась на землю одна звездочка… Куда она упала? Вдруг скатится прямо на нее, Динку, и запутается в ее волосах…