Диомед, сын Тидея
Шрифт:
Вынырнуть! Вынырнуть! Вынырнуть!
Тихо-тихо.
Тихо...
Вижу!!!
Вижу его! Будто сквозь туман – но вижу его, Аякса! Все вижу! И рожу красную, и капли пота на лбу его бычьем. Я вижу – а он меня нет! Слепо глядят глаза...
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух...
Вот, значит, как ? Он такой же! Такой же, как я! Только я сумел вынырнуть, он – нет!
Плещет, плещет...
– Держи их! Держи!
Очнулся. Четверо на руках висят, один в плечи
– Ты чего, Диомед? Мы же не на войне!
...А в руках – деревянный обломок вместо копья. Хоть крови-то нет? Нет вроде...
– Все! Хватит! Хватит, говорю! У кого это голос такой? А-а, Патрокл Менетид! Вовремя подоспел! А бычок-то где? Жив?
– Эй, богоравные, может, воды? Хрипит ведь!
Вначале удивился, потом понял. Не я хриплю – Аякс хрипит. Лежит на травке, голову закинул – и хрипит. Не иначе по горлу ему попало, там, где доспеха нет!
Водой я сам его отпаивал. Отпаивал, подняться помогал. Тяжелый он, Теламонид! Хвала богам, очнулся наконец!
– Извини!
– Да ладно!
Хрипло так сказал. Не сказал – буркнул. Буркнул, отвернулся. Хотел я его про реку спросить, но не решился. И так все ясно.
(А я все-таки вынырнул! Вынырнул, вынырнул, вынырнул! В первый раз – вынырнул!)
– Этих двоих вместе не сводить! Поняли?! Иначе сам вам, дуракам богоравным, шею сломаю!
Все верно, Патрокл, все верно...
И снова вдвоем сидим, снова травку жуем. Я жую – и белокурый со мной.
– Теперь ты на ней женишься!
– На ком? – поражаюсь я. – На Елене?
Дергает плечами Атрид, губами тонкими дергает.
– Ведь ясно, или ты, или мой брат. А ведь он... Он ее не любит даже!
Хотел посмеяться – не стал. Не шутит Менелай Атрид!
– Я ведь все понимаю, Диомед! Я – мальчишка, слабак. Даже не наследник. Отец ради меня и пальцем не шевельнет. Только я... Как взгляну на нее, на Елену, и – словно золото в глазах. Словно ветром уносит... Извини, болтаю много!..
– Пошли, – вздохнул я. – Драться будем. На деревянных. Потом – на бронзовых. Пока ты меня не побьешь!
* * *
– И что скажете, мужи аргивянские?
– Сам ты муж аргивянский... А получается так: если Тиндарей Агамемнона выберет, все волками кинутся. И если кого другого – тоже кинутся. Знаешь, Тидид, не нравится мне это!
– Понял, Амфилох... А ты что думаешь, Капанид?
– Думаю, думаю... Дурак я, что женился, Тидид! Елена, она... Эх!
– Ладно, богоравные, выше носы!
– Сам ты богоравный!
* * *
Хотел встать – вскочил. Вскочил, фарос зачем-то поправлять стал.
– Спасибо за дары, Диомед! Только кому ты дарил их – богине или мне?
Она улыбалась, Елена,
– У нас на улице твой храм. Прекрасная. Я туда с детства забегал...
– Храм...
Вздохнула, отвернулась, а мне вдруг не по себе стало. Словно обидел ее чем-то.
– Я не хотела быть богиней, Тидид! Я не виновата, что у меня ИХ кровь. И ты не виноват...
Она видела. Впрочем, чему тут удивляться? Богиня!
– Агамемнон... Он ведь не любит меня, правда? И ты не любишь. Я для всех, как Золотое Руно, так?
А я не понимал, о чем Прекрасная со мной говорить хотела? Вот, значит, о чем!
– Я вас всех старше, Диомед! Мои братья, Кастор и Полидевк, они уже на Олимпе. А я все такая же молодая... Знаешь, хочу быть старой! Хочу сидеть у очага, и чтобы рядом возились внуки... Плохо быть бессмертной! И вечно молодой – плохо. Может, тем, кто на Олимпе, легче?
Отвечать нечего. Прекрасная говорила не со мной. И не мне было понять ее.
– Отец... Мой земной отец, Тиндарей... Я для него тоже что-то вроде Золотого Руна... Женщине – просто женщине, без ихора в жилах, иногда везет. Иногда ее любят. Это так мало – и так много!.. А меня просто хотят продать, Диомед! И нет никого, кто бы заступился. Не за богиню – за женщину...
А мне опять не по себе стало. Словно я виноват во всем. Словно я это сватовство затеял. А ведь и правда! Сцепились богоравные за Золотое Руно!
– Есть парень, – улыбнулся я. – Когда он на тебя смотрит. Прекрасная, у него – золото перед глазами. Но не то, на которое быков покупают. Знаешь, что такое, когда тебя ветром ночным над лесом уносит?
– Ветром... – тихо повторила она. – Ночным ветром... Завидую той, кого ты любишь, Диомед! Но... Я попросила тебя прийти не для разговора о любви. Не знаю, какую нить плетут Парки, но я долго жила на земле среди людей. Очень долго... Может случиться беда! То, что придумал отец, очень плохо кончится. Постарайся, чтобы не было крови, Диомед!
Теплые золотистые пальцы на миг прикоснулись к моей щеке. Давний знак просьбы, даже не просьбы – мольбы...
Я молча поклонился, пытаясь понять, о каком отце говорит Прекрасная? О земном или о НАСТОЯЩЕМ?
* * *
– Фанори кироси ама. Миноси каатавити тумо апаса...
Слушаю. Киваю. Киваю – уроки дяди Эвмела вспоминаю. Те самые «танаси» и «куноси». Сам виноват – заговорил с этим парнем на Древнем языке!
...Ладонь – как корабельная доска: широкая, крепкая. И смоленая, с вечными мозолями. И сам он – весь просмоленный, обожженный чужим, ненашим солнцем. В светлых глазах – океанская зелень. И высокий, словно сосна корабельная. Завидно даже. Вот уж кто моря не боится!