Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

Дубинин Юрий Владимирович

Обед и особенно последовавший за ним прием были грандиозными. Ничего подобного никогда потом я во Франции в честь представителя Советского Союза не видел. Супруга де Голля, принимавшая гостей вместе с президентом и четой Хрущевых, продемонстрировала в конце свои лайковые перчатки, правая насквозь протерлась от рукопожатий. Расположившись затем для того, чтобы послушать небольшой концерт в креслах (их было четыре — для Хрущева с де Голлем с их супругами, и лишь поодаль несколько десятков стульев для именитых гостей), собеседники говорили между собой уже как давние знакомые.

— Как много времени отнимает протокол и сколько в нем условностей, —

заметил Хрущев.

— Эго так, — согласился де Голль, — но в то же время он ограждает от множества ненужных вещей…

* * *

24 марта. Рамбуйе. Начало большого разговора Хрущев — де Голль. Как принято говорить, один на один. Переводчики не в счет. Бесед будет несколько, сначала до поездки Хрущева по Франции, которая начнется 25 марта, затем после возвращения в Париж 1 апреля. Оба собеседника ведут разговор без каких-либо бумажек, не обращаясь ни к каким заранее заготовленным текстам. Разговор размеренный, тема за темой, но обсуждение принимает и неожиданные обороты с соответствующей корректировкой в подаче позиций.

Де Голля интересует, каким образом они с Хрущевым могли бы подготовить своими переговорами предстоящую встречу четырех. В этой связи главное внимание в беседах будет уделено центральной проблеме, стоявшей в международной повестке дня, — германскому вопросу.

Позицию Франции по этому вопросу де Голль излагает в увязке с его пониманием развития ситуации в Европе и роли в этом процессе Франции, Германии и России. Он отмечает, что Германия была на протяжении истории основным противником Франции. Мы благодарны, подчеркивает президент, что в решающие моменты — в 1875 году, в 1914 году и, наконец, в 1940-м Франция находила в лице России верного и надежного союзника, и союз Франции с Россией играл во всех этих случаях решающую роль.

Я закончил перевод этой фразы и жду следующей, когда вдруг князь К. Андронников поднимает руку с карандашом в руке и, обращаясь прямо к Хрущеву, говорит: господин Председатель, президент де Голль назвал не 1875 год, а год 1871-й. И далее для пущей убедительности добавляет от себя как неопровержимый аргумент: ведь франко-прусская война была не в 1875 году, а в 1871-м. Эго, дескать, хорошо известно. Сказал и умолк, уткнувшись снова в свой блокнот, даже не бросив взгляда в мою сторону. Всякое бывает в переводческом деле. Но это вторжение в мой перевод, к тому же с первых фраз разговора, прозвучало особенно неприятно. Де Голль, конечно, не понимая причину заминки, поскольку реплика была на русском языке. Хрущев посмотрел в мою сторону, спокойно, но все-таки с вопросом. Меня же задели как несправедливость замечания, так и вольное обращение с историей.

— Я перевел правильно, Никита Сергеевич, — сказал я, — президент назвал именно 1875 год. Это был год так называемой «военной тревоги», когда Бисмарк намеревался нанести еще один, вторичный удар по Франции, и уберегла от этого Францию решительная поддержка со стороны России. — Затем, повернувшись к де Голлю, я попросил его повторить только что названную им дату:

— 1875, — сказал де Голль.

— Прошу прощения, — стушевался князь, наконец, обративший на меня внимание.

Далее де Голль напоминает, что в 1944 году, стремясь предотвратить возрождение германского милитаризма, он предложил Сталину не допустить восстановления централизованного германского государства, расчленить Рейх путем создания конфедерации германских земель. Согласие на это он не получил.

Свою поездку к нам во время войны де Голль вспоминает

часто. Она глубоко запала в его памяти.

А потом, продолжает де Голль, в восточной части Европы Советский Союз создал огромный блок. Что же касается Западной Европы, то здесь были Германия, лишенная реальных возможностей осуществить какие-либо экспансионистские претензии, и сильно ослабленная войной Франция.

В этих условиях единственной реальной политикой для Франции, продолжал де Голль, стала политика создания равновесия в Европе. При этом мы предполагаем, что между Францией и Советским Союзом будут развиваться хорошие отношения, и исходим из заинтересованности в разрядке в отношениях с Советским Союзом. Германия должна быть с нами не для каких-то агрессивных планов, а наоборот, для того, чтобы в Европе было спокойно. Если такого рода равновесие в Европе будет достигнуто, то нам не нужны будут Соединенные Штаты. Мы, конечно, хотим остаться с Соединенными Штатами друзьями, но не будем нуждаться в такой, например, совместной организации, как НАТО.

И далее: если реальная разрядка в отношениях между Советским Союзом и капиталистическими странами будет достигнута то германский вопрос, как вопрос производный, можно будет решить без труда в новой атмосфере, которая будет таким образом создана — в атмосфере, в которой мы не чувствовали бы никакой угрозы.

Хрущев, в свою очередь, отмечает, что Россия и Франция всегда были вместе, когда Германия развязывала войну. Эго важно и сейчас, поскольку германский вопрос остается нерешенным, а это таит в себе угрозу.

Он критически относится к политике Франции в отношении Германии. Если Франция играет с Германией на французских нотах, то Германия играет с Францией на нотах германских, и нам нужно, подчеркивает Хрущев, быть очень внимательными и осторожными, чтобы наши страны не проиграли от этого.

Хрущев разъясняет, что Советский Союз желает, чтобы создавшееся в Европе положение приобрело правовую основу. С этой целью мы предлагаем заключить мирный договор с Германией. Эго позволило бы закрепить установившиеся границы и решить вопрос о Западном Берлине, поскольку договор положил бы конец оккупационному статусу.

В то же время он отметил, что если советскому правительству не удастся доказать союзникам необходимость заключения мирного договора с Германией, то оно пойдет на заключение сепаратного договора с Восточной Германией.

Хрущев привез в Париж небольшую новизну в позиции — промежуточное решение германского вопроса Суть его в заключении временного соглашения о Западном Берлине с заменой режима оккупации новыми принципами. Советскому правительству, добавляет Хрущев, хотелось бы вместе с бывшими союзниками разработать статус вольного города для Западного Берлина. Если же западные страны не подпишут с Советским Союзом соглашение о Западном Берлине, то «мы декларируем в одностороннем порядке статус вольного города».

У Советского Союза и Франции, подчеркнул Хрущев, целый ряд общих точек зрения по германскому вопросу. Насколько мне известно, поясняет он, Франция не стремится к воссоединению обеих Германий, и закрепление сложившегося положения было бы полезно не только для Москвы, но и для Парижа.

Де Голль с соображениями Хрущева насчет заключения мирного договора с Германией не согласился. Хотя и отметил достоинство промежуточного варианта, поскольку из него вытекает, что западным странам больше не угрожают. От того, что мы подпишем какую-то бумагу, заявил он, положение в Германии не станет лучше.