Дипломатический агент
Шрифт:
Король Георг IV обвинил свою монаршую супругу Каролину в прелюбодействе.
Каролина умерла. Лондонцы устроили ей торжественные похороны.
Британские фабриканты понизили заработную плату до минимума и поставили рабочих в условия, близкие к рабству. Девятилетние мальчики работали на шахтах, впряженные в угольные тележки. Дети стоили дешевле лошадей.
Лорд-канцлер палаты лордов Великобритании сидел во время заседаний и пылких речей о всяческих свободах, а равно и о всяческих притеснениях — Англия страна демократическая, конституционная — на подушечке, набитой
Сокрушая все на своем пути, капитализм развивался в Великобритании, несмотря на дуэли и прелюбодейства. Все эти романтические аксессуары не мешали развитию капитализма, да и не могли помешать.
Но в определенные исторические моменты даже такому напористому и стремительному, несмотря на внешнее англиканское спокойствие, капитализму, как капитализм британский, нужны были и прелюбодейства императриц, и дуэли герцогов, и двусмысленные эссе политиков. Но особенно нужны были речи. Не только для того, чтобы смаковать за десертом тот или иной каламбур лидера вигов. Выступления политических деятелей были призваны ускорить формирование общественного мнения.
Прикрываясь надежным щитом «общественного мнения», прикрываясь громкими патриотическими криками, было легче лить кровь людей, завоевывая рынки для шерсти и свинины в Ирландии, Египте, Турции, Персии. В Индии.
В Индии.
В Индии.
В Индии.
«Смешно считать реку границей, — начинали писать в газетах опытные журналисты. — Река разделяет разделенное ранее. Граница по реке — несправедливая граница».
О чем это? О какой реке? О какой границе? Англии? Шотландии? Нет. Речь шла об Индии. Об английских владениях в Индии.
«Граница нации — святая святых человеческого достоинства. Соблюдение границ — выражение уважения к патриотическим чувствам миллионов людей. Итак, граница Индии — за Индом».
Говорилось красиво.
Понимать следовало: «Английские фабриканты должны торговать не только с Индией, но и со Средней Азией».
Торговать, конечно, беспрепятственно, без всяких пошлин.
Восклицалось патетически: «Россия — главная угроза Англии на Востоке. А в Индии — особенно».
Понимать следовало: «Необходимо оттеснить Россию от Средней Азии возможно дальше».
Смешно же было, в самом деле, считать феодальную, отсталую Россию конкурентом Англии в делах индийских. Россия никак не могла управиться с турецкими и кавказскими делами (не без «помощи» англичан, конечно).
Наступление — основа победы.
Обвинив первым — имеешь право первым и ударить.
Так обвиняй!
И Англия обвиняла.
Правда, первой жертвой этого обвинения, облеченного пока что в формы вежливых дипломатических бесед, решительных шпионских акций и банковских замораживаний, оказалась не Россия — с таким возможным противником все-таки следовало действовать осторожно. Как-никак стомиллионный медведь — Наполеон — и тот ожегся.
Первой жертвой на пути английского наступления оказался Афганистан, страна сильных и смелых людей. В зоне Среднего Востока очень много значит, какую позицию занимает Афганистан. Больше
Впервые после основателя афганского государства Ахмед Шаха Дюррани Дост Мухаммед обеспечил свободу торговли купцам, изничтожил разбойников на караванных путях, дал льготы ремесленникам и создал регулярную армию. Таким образом, он давал «дурной» с точки зрения англичан пример раздробленным индийским государствам.
Англичане повели наступление на Дост Мухаммеда обычным своим методом задабривания и запугивания одновременно. Эволюция такой политики была примерно следующая: легкая угроза — предложения субсидии — попытка организации бунта внутри государства — новые предложения субсидии — война. Дост Мухаммед видел, что круг сужается. Он пытался договориться с англичанами о том, чтобы его страну оставили в покое, обещав за это абсолютный нейтралитет. Такое положение не устраивало британцев. Узел затягивался все туже и туже.
Оценив обстановку, Дост Мухаммед отправил в Россию своего посла Хуссейн-Али с письмом к русскому министру иностранных дел.
Хуссейн-Али отправился в Бухару в конце 1835 года с тем, чтобы в начале лета прибыть в столицу России.
2
Именно поэтому и задержался Виткевич в Бухаре. Вернее — но и поэтому. Так как задержался он в Бухаре не по своей воле, а по нелепой случайности как раз за несколько часов до приезда сюда афганского посла.
Виткевич провалился по своей вине. Не сними он в чайхане меховой шапки, ни за что не признал был его беглый конокрад и насильник Ванька Сапожнов, сбежавший из Орска прошлой осенью, а сейчас прижившийся в Бухаре. Он зарабатывал большие деньги тем, что фискалил среди русских пленников, томившихся в Бухаре многие годы.
Когда Иван снял шапку, на него никто не смотрел, кроме Ваньки. Виткевич сразу же одернул себя и надел шапку. Если бы смотрел кто другой, а не Ванька, все бы обошлось спокойно.
«Забылся», — думал Иван, стоя по колено в воде. Тут, в бухарской тюрьме, камеры не то что в России: на полу по колено вода, сесть некуда. Да это еще слава богу!
Здесь водятся такие казематы, где насекомых тьмы несметные специально разведены. Вот там истинная мука. С ума люди сходят через день.
«Ах ты, сволочь! — подумал Иван с гадливостью. — Белобрысый, сукин сын! Мерзавец! Своих продавать…»
Ивана успокаивало только то, что он успел плюнуть в лицо Сапожнову и ударить носком в мужское место. Иван хотел его еще раз туда же, да так, чтоб тот потом мог в скопцы наняться в эмиров гарем, но не успел: на руках и на шее повисли сразу четыре человека. Иван напрягся, ринулся вперед, сбросил двоих, отцепил того, который повис на шее, и кинулся к подоконнику. Он хотел выпрыгнуть в окно, там через дувал сразу же на базаре окажешься. На базаре не страшно: там десятки тысяч людей, и найти одного среди всех невозможно.