Дипломатия
Шрифт:
Если бы сталинский анализ был верен, то не было бы существенной разницы между Гитлером и союзниками СССР в войне с Гитлером. Новая война рано или поздно становилась неизбежной, и то состояние, в котором находился Советский Союз, представляло собой перемирие, а не настоящий мир. Задача, которую Сталин ставил перед Советским Союзом, была та же самая, что и перед войной: стать достаточно сильными, чтобы превратить неизбежный конфликт в капиталистическую гражданскую войну и отвести удар от коммунистического отечества. Уходит в небытие неясная перспектива мирной передышки и облегчения повседневной участи советских народов. Делается упор на развитие тяжелой промышленности, продолжение коллективизации сельского хозяйства и сокрушение внутренней оппозиции.
Речь Сталина соответствовала стандартному довоенному образцу: она представляла собой катехизис, где Сталин вначале ставил вопросы, а потом отвечал на них. Для потрясенной аудитории рефрен был слишком знаком: пока
582
Там же.
Когда Сталин произнес эту речь, министры иностранных дел победоносного союза все еще регулярно встречались, американские войска быстрыми темпами выводились из Европы, а Черчилль еще не произнес свою речь про «железный занавес». Сталин восстанавливал политику конфронтации с Западом, потому что понимал, что сформированная им Коммунистическая партия не устоит в условиях международного и внутреннего окружения, нацеленного на мирное сосуществование.
Не исключено — я даже думаю, наиболее вероятно, — что Сталин не столько специально создавал систему стран-сателлитов, сколько набирал карты-козыри для неизбежного дипломатического противостояния. На деле вызов сталинскому абсолютному контролю над Восточной Европой делался демократическими странами чисто риторически и не воспринимался Сталиным действительно серьезно. В результате этого Советский Союз оказался в состоянии превратить военную оккупацию в сеть режимов-сателлитов.
Реакция Запада на собственную ядерную монополию усугубляла патовую ситуацию. По иронии судьбы ученые, задавшиеся целью предотвратить ядерную войну, начали поддерживать потрясающее предположение, будто бы ядерное оружие якобы не отменяет уроков, преподанных второй мировой войной, а именно того, что стратегические бомбардировки решающим фактором не являются [583] . В то же самое время широчайшим образом распространялась кремлевская пропаганда относительно неизменности стратегической обстановки. Но причина того, что американская военная доктрина 40-х годов соответствовала именно этой точке зрения, имеет под собой также чисто бюрократическое обоснование. Начальники американских военных служб, отказываясь признать один вид оружия решающим, делали свои организации более незаменимыми. В оправдание этого они разработали концепцию, согласно которой ядерное оружие рассматривалось, как просто более мощная и эффективная взрывчатка, которую можно использовать в общестратегических целях на основе опыта второй мировой войны. В период относительно большего могущества демократических стран эта концепция приводила к ложной оценке, будто бы Советский Союз сильнее в военном отношении, поскольку располагает более крупными традиционными вооруженными силами.
583
См.: P. M. S. Blackett. Atomic Weapons and East-West Relations (Блэкетт П. М. С. Атомное оружие и отношения между Востоком и Западом). N. Y.: Cambridge Univ. Press, 1956.
Как и в 30-е годы, Черчилль, ныне лидер оппозиции, попытался призвать демократические страны решать насущные задачи. 5 марта 1946 года в городе Фултоне, штат Миссури, он забил в набат по поводу советского экспансионизма [584] , заявив о «железном занавесе», который опустился «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике». Советы, сказал Черчилль, установили прокоммунистические правительства в каждой стране, которая была оккупирована Красной Армией, а также в советской зоне послевоенной Германии. При этом он не мог удержаться и не заметить, что наиболее полезная часть последней была передана Советам Соединенными Штатами. В итоге это давало «побежденным немцам обрести возможность выставить себя на аукцион между Советами и западными демократиями».
584
Речь Уинстона С. Черчилля. «Мускулы мира», произнесенная 5 марта 1946
Черчилль сделал вывод, что необходим союз между Соединенными Штатами и Британским Содружеством наций для того, чтобы отразить надвигающуюся угрозу. Долгосрочным решением, однако, по его словам, является европейское единство, «от которого не может быть навеки отлучена ни одна страна». Черчилль, первый и ведущий оппонент Германии 30-х, стал, таким образом, первым и ведущим защитником Германии 40-х. Центральной темой Черчилля, однако, было то, что время не на стороне демократических стран и всеобщего урегулирования надо добиваться как можно скорее:
«Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны. То, чего они хотят, — это плодов войны и безграничного распространения своей власти и своих доктрин. Но сегодня, пока еще остается время, мы здесь должны рассмотреть возможность перманентного предотвращения войны и создания в самый кратчайший срок условий для свободы и демократии в каждой стране. Наши затруднения и опасения не могут быть устранены, если мы закроем на них глаза. Они не будут устранены, если мы станем пассивно смотреть, что случится; не будут они и устранены при помощи политики умиротворения. Необходимо именно урегулирование, и чем дольше оно будет откладываться, тем более трудным станет и тем большими станут наши опасения» [585] .
585
Там же. С. 7292
Взывающие к разуму пророки редко почитаются в своем отечестве, ибо их роль переходит пределы опыта и воображения своих современников. Они добиваются признания только тогда, когда их предвидение обращается в опыт, короче говоря, когда их проницательность уже не дает возможности обрести преимущества. Судьбою Черчилля стало быть отвергнутым своими соотечественниками, за исключением короткого времени, когда на карту было поставлено их выживание. В 30-е годы он призывал свою страну вооружаться, в то время как его современники стремились вести переговоры; в 40-е и 50-е он настаивал на дипломатическом противостоянии, в то время как его современники, зачарованные выдуманными ими же представлениями о собственной слабости, были более заинтересованы в накапливании сил.
В конце концов, орбита советских сателлитов формировалась постепенно, причем отчасти по недосмотру. Анализируя речь Сталина, где упоминались три пятилетки, Джордж Кеннан писал в своей знаменитой «длинной телеграмме», как Сталин отреагирует на серьезное давление извне: «Интервенция против СССР, какой бы катастрофической она ни оказалась для тех, кто ее предпримет, вновь задержала бы развитие советского социализма и должна быть предотвращена любой ценой» [586] . Сталин не мог одновременно модернизировать Советский Союз и идти на конфронтацию с Соединенными Штатами. Многократно упоминавшееся в прессе советское вторжение в Западную Европу было всего лишь фантазией; вероятнее всего, Сталин бы отступил перед лицом серьезной конфронтации с Соединенными Штатами — хотя поначалу, конечно, прошел бы определенный путь, чтобы подвергнуть испытанию серьезность решимости Запада.
586
Georde F. Kennan. «Long Telegram» from Moscow, February 22, 1946 (Кеннан Джордж Ф. «Длинная телеграмма» из Москвы от 22 февраля 1946 года) // Foreign Relations of the Unated States, 1946 (Внешние сношения Соединенных Штатов, 1946 год). Washington, D.C.: U.S.Government Printing Office, 1969. V. VI. P. 697
Сталин сумел навязать Восточной Европе свои границы, не подвергая себя неоправданному риску, поскольку его войска уже оккупировали территории, о которых шла речь. Но когда дело дошло до введения в этих странах режимов советского типа, он оказался более осмотрительным. В первые два послевоенных года только Югославия и Албания установили у себя коммунистические диктатуры. Прочие пять стран, которые позднее стали советскими сателлитами: Болгария, Чехословакия, Венгрия, Польша и Румыния — имели коалиционные правительства, где коммунисты были самой сильной, но не неуязвимой партией. Две из этих стран: Чехословакия и Венгрия — провели выборы в первый же год после войны, и у них была настоящая многопартийная система. Да, конечно, велось систематическое шельмование некоммунистических партий, особенно в Польше, но еще не практиковалось непосредственное их подавление Советами.