Дипломированный чародей
Шрифт:
— Убирайтесь вон, сударь! — приказала Бельфеба.— Я честная жена!
— А-а? — удивился Ши.— А кто же в этом сомневается? И на кой черт вся эта пожарная тревога?
Он протянул к ней руку, но Бельфеба ловко увернулась, забилась поглубже в угол и во весь голос завопила:
— Гарольд! Уолтер! На помощь, ко мне пристают!
Ши ошалело уставился на нее. Чего это она уворачивается? Что он такого сделал? И почему она кричит «Гарольд!», когда вот он, рядом?
Прежде чем он успел сказать хоть что-нибудь вразумительное, за спиной у него послышался голос Байярда:
—
— С ума все тут, что ли, посходили? — вопросил Ши и тут же почувствовал, как в руку ему вцепился Бродский. Он вырвал ее и собрался врезать детективу как следует, но тот увернулся, ловко мотнув головой. И вдруг воцарилась тьма.
Очнулся Ши с дикой головной болью и противным вкусом во рту. Да, с пивом он вчера явно перебрал, а в довершение прочего был еще и связан — куда более основательно, чем Лемминкяйнен прошлой ночью. Только занимался рассвет; откуда-то снаружи доносилось металлическое звяканье — видимо, рабы уже приступили к работе по дому. Две кучи медвежьих шкур рядом с ним на полу представляли собой, очевидно, Бродского с Байярдом.
— Эй, ребята! — позвал он. — Что тут приключилось?
Храп под одной из куч утих, и возникла голова Бродского.
— Ну вот что, болван. Один раз тебя уже вырубили. И если ты немедля не заткнешься, получишь добавки!
Ши задохнулся от злобы. Судя по боли в голове, Бродский и впрямь здорово его приложил — не исключено, что и дубинкой. Чтобы не подвергнуться подобной экзекуции вторично, Ши предпочел смолчать, но он искренне не мог понять, почему все на него так взъелись — разве что Лемминкяйнен ухитрился наложить на него некие чары, пока он пытался заколдовать его самого. Наверняка так оно и вышло, решил Ши и, валяясь спеленутым на полу, принялся выдумывать ответное заклятие, сообразуясь с традициями Калевалы. За этим занятием его опять сморила дремота.
Пробудил его громовой хохот.
Уже совсем рассвело. Все обитатели дома столпились вокруг него, включая и Бельфебу с озабоченным выражением на лице, а хохотал не кто иной, как Лемминкяйнен, который буквально складывался пополам, икая от смеха. У Байярда был просто удивленный вид.
В конце концов хозяин дома отдышался настолько, чтобы выговорить:
— Тащи-ка мне воды бадью, Кюллики,— хо, хо, хо! — сейчас вернем мы сему сыну Охайолы облик должный!
Кюллики принесла затребованную бадью. Лемминкяйнен прошептал над ней какое-то заклинание и выплеснул ее содержимое прямо в физиономию Ши.
— Гарольд! — вскричала Бельфеба. Бросившись к распростертому на полу Ши, она принялась покрывать его мокрую и всклокоченную голову поцелуями.
— Извелась я от тревоги, когда не пришел ко мне ты ночью нынешней! Следовало догадаться мне, что угодил ты в некую ловушку!
— Развяжите меня,— буркнул Ши.— Это в каком смысле я к тебе не пришел? Как же, по-твоему, я во все это вляпался?
— Нет, только теперь я это поняла! — воскликнула девушка.— А тогда наружность у тебя была точь-в-точь как у Лемминкяйнена. Ужель испытать ты меня решил?
— Во-во,— поддакнул Бродский,—
Ши потянул затекшие руки и поскреб щетинистый подбородок. Наконец-то до него дошло. Выходит, в результате собственного колдовства этой ночью он обрел точный облик Лемминкяйнена, а выяснилась ошибка только сейчас.
— Я хотел испробовать одно чародейство,— сказал он,— но, по-моему, что-то не срослось.
— Был ты истинным близнецом Лемминкяйнена великого,— подтвердил герой.— Знай же, о пришелец из Охайолы, что законы магические гласят: когда волшебные чары плетутся ошибочно, что угодно облик свой поменять способно! Впредь и не мысли с истинным знатоком равняться, покуда искусством магическим не овладеешь получше!
Он обернулся.
— Матушка! Кюллики! Подавайте на стол, ибо пора нам в дорогу!
Бельфеба обратилась к Ши:
— Гарольд, отнесись к предостереженью сему повнимательней! Реченье о том, что ежели неточность допустишь ты в заклятии, то вещи давно знакомые наружность могут поменять, хорошенько запомнить следует!
— Угу, законы магии здесь несколько иные. Знать бы мне про это вчера!
Все расселись вокруг стола. Лемминкяйнен непрерывно острил, высмеивая случившийся с Ши казус и хвастаясь, что он сделает с обитателями Похъёлы, когда до них доберется. Про Да-низу и вообще про прекрасный пол он, как видно, и думать забыл.
Вид у его матери был все более и более печальный. Наконец она вымолвила:
— Если ты ради себя самого не хочешь, так хоть ради меня выслушай! Ужель готов ты оставить мать свою одну-одинешеньку и без всякой защиты?
— А столь ли потребна тебе защита? — отозвался герой.— Но, коли так уж страшно тебе одной оставаться, изволь! Вот тебе Пайарт, вот Пийт — так и быть, побудут они с тобою, хоть даже от обоих и на треть не будет столь же проку, как от меня, героя!
— Гарольд...— начал Байярд, которого тут же перебил Бродский:
— Эй, а мы разве не с вами?
Лемминкяйнен решительно помотал головой:
— Не вижу в сем ни малейшего смыслу. Задача грядущая лишь для героев истинных. Харольши клинком искусно играет, а дева стрелы из лука мечет, хоть обоим и далеко до меня самого, как до неба. Но вам-то, жабам охайолским,— вам чего в дело такое соваться?
— Слышь, ты, деревня! — начал было Бродский, угрожающе поднимаясь из-за стола.— Выйдем-ка в тамбур, и сразу все поймешь! Мне плевать — будь ты хоть сам Финн Маккул!
Байярд примирительно поднял руку.
— Минуточку, Пит,— сказал он.— Наверное, он все-таки прав. Те виды деятельности, в которых мы преуспели в Огайо, в данном континууме не пользуются большим спросом, и от нас будет больше проку, если мы останемся охранять базу — то бишь здесь.
Он бросил взгляд на Кюллики.
— А потом, мне пришло в голову, что ты мог бы воспользоваться случаем. Сомневаюсь, чтобы местные жители когда-либо слышали о предопределении и первородном грехе.
— А ты башка! — уважительно отозвался Бродский, опускаясь на место.— Если с умом повести дело, глядишь, пару-тройку новообращенных зацепим!