Директор департамента
Шрифт:
Удивляться тут было нечему: раз на территорию райского сада проникли агенты дьявола, вполне возможны любые, даже самые необычные для здешних мест, эксцессы.
В зале были развешаны плакаты, призывавшие к бдительности, соблюдению полного порядка и абсолютной тишины.
«Бди! — гласил один плакат. — За ангельской личиной друга может скрываться сатанинский оскал врага».
Второй требовал в еще более категоричной манере:
«Не болтай! У агентов дьявола — дьявольский слух».
Иммигранты выглядели
«Лишь чужими глазами можно видеть свои недостатки».
«Семь раз проверь один отрежь».
«Оглянись вокруг себя — нет ли тут предателя!»
Как только за столом президиума появились члены комиссии, в зале прекратились всякие перешептывания и взоры всех устремились на Макслотера.
Новый директор департамента расследований, он же председатель постоянной комиссии по делам иммигранте, объявил заседание открытым и вызвал первого эмигранта.
— Назовите ваше полное имя для протокола, — обратился он к высокой худой фигуре, занявшей место в свидетельском боксе.
— Авраам Линкольн.
— Ваша последняя должность на Земле?
— Президент Соединенных Штатов Америки.
— Та-ак…
Макслотер слегка поежился, вспомнив, какие искусные интриги ему не удалось довести до конца на родине. Но здесь ничто не могло помешать ему разделаться с любым заблудшим политиком. Все они в его власти. Стоит только пошевелить пальцем… А досье на Линкольна содержало немало компрометирующих данных.
— Мы внимательно изучили вашу биографию, мистер Линкольн, — Макслотер начал допрос решительно и властно. — В ней много туманных мест, и вы должны внести в них ясность.
Председатель поправил очки, полистал досье и продолжал:
— Просматривая ваши многочисленные речи, мы обнаружили в них чрезмерное, я бы сказал, патологическое пристрастие к слову «свобода». Вы вкладываете в него какой-то особый смысл, непонятный нам, людям XX века. Мы ожидаем от вас разъяснений по этому вопросу.
— Мир никогда не имел хорошего определения слова «свобода», — откликнулся Линкольн, — и американский народ как раз сейчас очень нуждается в таком определении. Мы все высказываемся за свободу, но, пользуясь одним и тем же словом, мы имеем в виду не одно и то же [8] .
— Вот именно, — озадаченно подтвердил Макслотер, начиная догадываться, куда клонит президент. — Вы, кажется, вздумали учить нас принципам свободы. Но мы давно воплотили их в жизнь в наших Штатах, Вы разве об этом не слышали?
8
«Показания» исторических деятелей, вызванных на заседания комиссии по делам иммигрантов, являются цитатами из их подлинных высказываний.
Директор департамента усмехнулся.
— Ну конечно, у вас тут ни
Президент не обратил внимания на высокомерие Макслотера. Он решил преподать самонадеянному соотечественнику небольшой урок демократии, как ее понимали в XIX веке.
— Пастух отрывает волка от горла овцы, — сказал он, — и за это овца благодарит пастуха как своего освободителя. В то же время волк клеймит пастуха за то же действие как душителя свободы, особенно если овца была черной. Ясно, что овца и волк не сходятся в определении слова «свобода».
— Нам кажется странной ваша аллегория, мистер, — в голосе Макслотера прослушивалась обида. — Здесь нет ни черных овец, ни черных баранов. Все мы — белые.
Линкольн понял, что в этом обществе следует изъясняться гораздо яснее.
— Как раз такое же различие, — продолжал он, — имеется сегодня среди американцев даже на Севере, которые все клянутся в любви к свободе. Наблюдая процесс освобождения от ига рабства, некоторые возносят его как победу свободы, а другие оплакивают как уничтожение всякой свободы.
Макслотеру надоело выслушивать малопонятные рассуждения президента.
— Послушайте, Линкольн, — сказал он, — перестаньте валять дурака. Ваши длинные речи не собьют нас с толку. Придерживайтесь исторических фактов. Всем известно, что Иисус Христос жил во времена рабовладения, но никогда не поднимал руку на рабство. Вы же провозгласили рабов свободными людьми. Чем вы объясняете свое аморальное поведение?
— Я ненавижу рабство потому, — отвечая на вопрос, Линкольн обращался к притихшему залу, — что оно лишает пример нашей республики заслуженного влияния в мире, дает возможность с полным основанием насмехаться над нами, как над лицемерами, заставляет сомневаться в нашей искренности, и особенно потому, что оно толкает так много хороших людей среди нас самих на открытую войну против коренного принципа гражданской свободы.
— Это очень опасная позиция, мистер, — поучительно сказал Макслотер. — От нее недалеко и до марксизма. Кстати, Линкольн, как вы относитесь к Сальвадору? Надеюсь, вы не станете отрицать, что из этой страны пытаются насильственно изгнать дружественную нам военную хунту, лишив ее всех свобод и привилегий?
— Любой народ в любой стране, если он этого хочет и обладает силой, имеет право восстать, избавиться от существующего правительства и образовать новое, которое больше его устраивает.
— Чепуха! — вспыхнул Макслотер. — Надо лишь вовремя высадить морскую пехоту. У нас есть на этот счет богатейший опыт. И силы быстрого развертывания. С их помощью можно задушить любую революцию.
— Не заблуждайтесь! — спокойно перебил его Линкольн. — Революции нельзя отменить. Народное правительство из народа и для народа никогда не исчезнет с лица Земли.