Директор департамента
Шрифт:
10
…ВЗГЛЯНУВ в сторону свидетельского бокса, Макслотер увидел, что туда вошел мужчина, чье лицо показалось ему знакомым. Ну конечно же, это был главарь американских гангстеров легендарный Аль Капоне. «Однако ему тут нечего делать, — подумал председатель, — Разве может знаменитый гангстер подрывать основы нашего общества? Что он смыслит в политике? Он — непревзойденный король рэкета, большой знаток содержимого банковских сейфов и чужих чековых книжек, но никакой не политик».
Бандит заметно нервничал. Не дожидаясь вопросов, он стал быстро говорить, размахивая руками.
— Не подумайте,
Макслотер усмехнулся. Объяснение в любви к американской системе со стороны гангстера его несколько озадачило.
— Погодите, мистер, — прервал он рэкетира. — Выходит, что американский образ жизни вполне вас устраивал?
Аль Капоне закивал головой.
— Наша американская система, — сказал он, — называйте ее американизмом или капитализмом, как вам больше нравится, дала каждому из нас и всем нам великие возможности. Нам оставалось только схватить эти возможности обеими руками и до конца использовать их.
Макслотер смутился. Он не знал, сердиться ему или нет на такое вульгарное разъяснение фундаментальных основ американской жизни. Согласиться с гангстером означало поощрить его теоретизирования. А он и без того явно пытается ставить себя на одну доску с любым американцем, добившимся успеха честным путем. Спокойнее всего перевести разговор в другое русло. И председатель спросил:
— Ну а как вы относитесь к большевизму?
— Большевизм стучится в наши ворота. Мы не можем себе позволить впустить его. Мы должны организоваться против него, сомкнуть наши ряды и стоять насмерть. Мы должны держать рабочего подальше от красной литературы и красных уловок; мы должны проследить, чтобы его мозги оставались здоровыми…
Таких мудрых речей Макслотер давно не слышал. Особенно приятно было услышать их из уст соотечественника, к тому же весьма знаменитого, прославившегося не только своими ювелирными бандитскими операциями, но и дружескими связями с крупнейшими политическими деятелями Америки. «Свои связи Аль Капоне и здесь, конечно, сохранил, но что за жизнь для него без банковских сейфов? — посочувствовал Макслотер рэкетиру. — Нет, истинной райской жизнью он наслаждался только на Земле…»
Председатель поблагодарил Аль Капоне за участие в заседании комиссии, сообщил о выдаче ему бессрочной визы и пожелал вечного блаженства в райских кущах.
11
АНГЕЛЫ ВВЕЛИ в зал красивого пожилого человека с задумчивыми глазами и тонким овалом лица. Он назвал себя: Генрих Гейне, поэт,
— Ах, поэт! — Макслотер встрепенулся. — Поэт-лирик или поэт-политик? Поэты, знаете ли, тоже разные бывают. Одни призывают к свободе любви, что не представляет большой опасности для нашего вполне просвещенного общества, другие — к свободе мысли, что крайне неуместно и опасно. Какие же вы слагаете вирши? Впрочем, прочитайте что-нибудь, мы тут сами разберемся, что к чему.
Гейне задумался на мгновение, выбирая в памяти подходящие для этого случая стихи, а затем стал читать:
О страсти беседует чинно За чаем целый синклит: Эстетиком — каждый мужчина И ангелом дама глядит. Советник— Браво, Генрих!
Макслотер был в восторге от стихотворения. После крамольных речей революционеров стихи о любви доставляли истинное наслаждение. Он отдыхал душой.
— Вы настоящий поэт. Как это у вас? «Довольно подробно вопрос…» Хе-хе! У вас все в таком же духе?
Председатель был не похож на себя. Он преобразился. Из грозного, беспощадного судьи он превратился в жизнерадостного любителя скабрезностей. Ему хотелось послушать что-нибудь еще эдакое.
Поэта не пришлось просить дважды. Он продолжал читать, но уже другое:
При жизни счастье нам подавай! Довольно слез и муки! Отныне ленивое брюхо кормить Не будут прилежные руки. А хлеба хватит нам для всех — Устроим пир на славу! Есть розы, и мирты, любовь, красота, И сладкий горошек в приправу.И снова трансформация. Макслотер опять стал самим собой. Глаза метали молнии, щеки нервно подергивались. Он старался сдержать себя, и это ему нелегко давалось. Он оказался обманут. Этот поэт — такой же, как все. Революционер и к тому же нахал. Пытался притупить бдительность стишками о любви.
— Типичный марксизм, — процедил Макслотер, — «Прилежные руки» против «ленивого брюха». Призыв к восстанию трудящихся против эксплуататоров. Так это у вас называется, не правда ли? Выходит, не по ошибке, мистер Гейне, в вашей карточке записано: «Друг Карла Маркса». И единомышленник — добавлю я. Мне лично все ясно. Есть ли вопросы у членов комиссии?
За столом президиума произошло движение — это Носке решил проявить активность. Как-никак, а Гейне был его соотечественником и проходил по его персональному списку.
— Герр председатель, — он отвесил поклон в сторону Макслотера, — мы все знаем, как это бывает в поэзии: иной раз ради рифмы родную мать не пощадишь. Позвольте выслушать Генриха Гейне, так сказать, в прозе. Пусть он выскажется, ну, скажем, о светоче демократии и свободы на Земле — о вашей прекрасной родине, герр Макслотер.
Носке расплылся в подобострастной улыбке. Повернувшись к поэту, он продолжал:
— Вы же не станете отрицать, Генрих, что ваши вирши не отражают истинное положение дел в Америке, где все люди счастливы и равноправны…