Директор

Семин Никита

— Спасибо, но бывало и лучше.

Тот скупо улыбнулся на мое замечание.

— Вы помните, что с вами произошло?

— Да.

— Расскажите, пожалуйста, все подробности. Прямо с самого утра, как начался ваш день.

Ну раз просят… И я принялся говорить. Особо не спешил, а Павел Петрович меня и не торопил. Слушал внимательно, тут же быстро записывая, а иногда и уточнял некоторые, заинтересовавшие его, детали. Как поведение того же Михаила, да и почему повар Семеныч принял меня за помощника его заинтересовало.

Особо мы остановились на минутах до взрыва. Тут он уже просил вспомнить — кто как стоял, куда смотрел,

что говорил. Да и мое собственное мнение его интересовало — заметил ли я что-то странное в поведении окружающих или нет, были ли странности на первых стрельбах, суетился ли кто-то, или вел себя спокойно.

Остановился он лишь, когда зашел Борис Александрович и сказал, что время приема вышло.

— Пациенту нужно отдыхать. Сами посмотрите — у него уже испарина на лбу. Наверняка и температура повышена. Если у вас остались вопросы — придите завтра.

Грищук кивнул и аккуратно пожал мою руку на прощание.

— Поправляйтесь, — пожелал он мне перед тем, как покинуть палату.

— Борис Александрович, — окликнул я, тоже уже собиравшегося уходить врача. — Мне бы позвонить… родные волнуются.

— Извините, но это невозможно, — покачал головой с грустью на лице врач.

— Почему?

Павел Петрович еще не успел уйти и услышал наш разговор. Вот он и ответил мне.

— В интересах следствия все контакты временно запрещены. У нас считают, что произошедшее на полигоне не было несчастным случаем.

— Ну хоть передать моей жене, что я жив и в порядке вы можете?

— Я спрошу, — пообещал Грищук и уже окончательно ушел.

После их ухода я долго лежал мрачный. Хотелось материться. Мало того, что снова в больнице, так еще и связаться с родными не могу! Люда там с ума сойдет. Не зря у нее предчувствия были нехорошие, словно знала что-то. Вот только откуда она что-то знать могла? Чисто женская чуйка, на которые дамы часто ссылаются.

Более-менее ходить я смог на второй день, хоть и больше «по стеночке». В основном из-за болей в груди. Звонить родным так и не разрешили. Единственная отдушина — разговоры с Королевым. Сергей Палыч лежал в соседней палате и в отличие от меня выглядел гораздо лучше. Да, синяков на нем хватало, но переломов не было. Но это если брать чисто физиологию. А так он корил себя за то, что не послушал Михаила и настоял на стрельбе. Ведь если бы он не дал отмашку, то ничего этого могло и не быть. Уж сопоставить те факты, что к нам мчались на машинах сотрудники ОГПУ, предостережение Михаила, и текущие допросы в мягкой форме не нужно много ума, чтобы догадаться о диверсии. Которую сотрудники ОГПУ вскрыли в последний момент, но помешать уже не смогли. Ага, из-за желания Сергея Павловича поскорее показать мне результат их работы.

— Фридриха жалко, — мрачно вздыхал Королев. — И остальных ребят, что там погибли. И все из-за меня.

— Хватит, — не выдержал я. — Их не вернуть, а вот дальше работать надо. Чтобы все прошлые труды насмарку не пошли. Лучше расскажи, что за боеприпас вы изобрели такой убойный?

— Да случайно вышло, — вздохнул Королев. — У нас при работе с ракетами одна прямо на старте взорвалась, да так — что диву давались и крестились мелко, хоть и атеисты. Стали разбираться… Ну тут и выяснили, что при сборке брак был и бак травил. Вокруг ракеты облако газа образовалось. Тогда еще старт из-за задержки командира полигона откладывали. Ракета уже стоит — а его

все нет и нет. Когда подъехал, большая часть топлива испарилась и вокруг аппарата паров была куча. Ну и стоило подать зажигание, как все это и вспыхнуло. Как — мы все недавно на своей шкуре прочувствовали.

Если не ошибаюсь, подобные боеприпасы в моем прошлом мире называли вакуумными бомбами. Поражающих элементов в виде осколков или шрапнели нет, весь урон идет за счет температуры в центре взрыва и ударной волны. Шансов расчета машины выжить — ноль. Даже не знаю, осталось ли после них хоть что-то.

Мы оба замолчали. Только спустя некоторое время удалось перевести разговор на то, что они сделали по ракетам. Но и это было не самой удачной идеей. Цандер очень много вносил в работу, особенно, что касалось конструкции и свежих идей. Королев то и дело упоминал об этом и тут же мрачнел. Мысль, что он виноват в смерти товарища, не отпускала его. Тогда предложил ему поиграть в шахматы, если такие в больнице найдутся. На этот раз это оказалось более удачной мыслью. А шахматы нашлись — один из самых востребованных предметов здесь оказался.

Нас томили неизвестностью еще целую неделю. Лишь спустя восемь дней вместо уже знакомого Грищука пришел сам Берия. Мы в этот момент с Сергей Палычем обсуждали элементы управления ракетой. Я пытался донести до него мысль о компьютерах, которых здесь еще не было, Королев с одной стороны соглашался, что такой прибор сильно помог бы в работе, а с другой — считал его еще слишком фантастичным для нашего времени. Вот лет через сто может они и появятся, заявлял он, а пока нам доступны лишь управление по радио, да через механику.

— Здравствуйте, товарищи, — зашел в палату Лаврентий Павлович.

Мы с Королевым одновременно повернули к нему головы и замолчали. Тот от этого не растерялся, с любопытством огляделся и крикнул в коридор, чтобы ему принесли стул. После чего дошел до нас и пожал руки.

— Я здесь для серьезного разговора, — начал он, когда ему принесли стул, после чего закрыли дверь с другой стороны. — Думаю, вы уже знаете, что взрыв был не случайным. Это была диверсия вражеской разведки.

— Для чего? — мрачно спросил Сергей Палыч. — Боевую машину уничтожить?

— Нет. Вас. Всех троих, — обвел он нас взглядом. — И частично им это удалось, — развел он руками, озвучивая очевидное отсутствие Цандера.

Чем еще сильнее вогнал Королева в мрачное состояние.

— Вы их нашли? — спросил я, чтобы Палыч не ушел снова в депрессию.

— Исполнителей — да. Одного еще до происшествия. Потому и стремились отменить стрельбы, — он снова покосился на Королева и жестко добавил. — Когда возобновите работу, а вы ее возобновите, четко придерживайтесь техники безопасности сами и других от торопливости одергивайте. Иначе это будут не последние жертвы на вашем пути.

— Мы это уже и сами поняли, — встал я на сторону Сергей Палыча. А то совсем мужика в тоску вгонит. — У меня другой вопрос — когда мы сможем увидеться или хотя бы созвониться с родными? Расследовать вы можете хоть всю жизнь, но вот нам от этого не легче.

— Об этом я тоже пришел с вами поговорить, — кивнул Берия. — До вашего полного выздоровления — никак. Более того, вы объявлены погибшими, — ошарашил он нас.

Даже Королев вышел из нахлынувшей на него меланхолии и удивленно со мной таращился на Лаврентия Павловича.