Директор
Шрифт:
— Присаживайтесь, товарищи, — сказал Сталин, когда мы подошли.
Так получилось, что расселись мы с Берией напротив друг друга с двух сторон от Иосифа Виссарионовича. Перед нами стояли пустые кружки, отдельно располагался чайник, исходящий паром, и вазочка со свежими булочками.
— Угощайтесь, — снова проявил гостеприимство генеральный секретарь.
Я стесняться не стал и осторожно, чтобы не вызвать вспышку боли в груди, налил себе чая. Лишь после меня Берия сделал то же самое.
— Итак, товарищ Огнев, — начал Сталин, — похоже, у вас с товарищем Берией возникли разногласия.
— Товарищ Берия
Смысл что-то доказывать, если Лаврентий Павлович и правда лишь исполнитель?
Пожевав губами и выпустив струйку дыма, Сталин кивнул.
— Разговор с товарищем Берией о вашей дальнейшей судьбе у нас был. И он убедил меня, что лучше всего сейчас будет скрыть информацию о вас.
— Что это даст? — напряженно спросил я. И тут же привел аргумент, который говорил Королеву. — Изменим ситуацию: службе товарища Берии удалось тогда предотвратить диверсию. Никто не погиб. Охота на меня и товарищей Королева с Цандером продолжается. В этом случае товарищ Берия действовал бы также? Подстроил нашу мнимую гибель и далее работал так, как хочет сейчас?
За столом воцарилось молчание. Сталин с прищуром смотрел то на меня, то на Берию. Лаврентий Павлович молчал, хотя по глазам вижу, сказать мог бы многое, но только мне. Или в таких словах, которые не хотел озвучивать перед Сталиным.
Через несколько минут я не выдержал и продолжил гнуть свою линию.
— Товарищ Берия не только лишил меня своим предложением возможности видеться с семьей и работать в привычной обстановке, но и практически собственными руками убил меня. Мое имя. Теперь по закону Огнева Сергея Федоровича нет. И законы нашей страны на меня не распространяются. Я — никто. И не только я. И за что со мной так решил поступить товарищ Берия? Только потому, что ему так удобнее? Или он не способен иначе выполнить свою работу? Нет человека — нет проблемы, так рассуждает товарищ Берия?
— Ты сгущаешь краски, — не выдержал Лаврентий Павлович.
— И все же товарищ Огнев прав, — хмыкнул Сталин. — Вы ведь предлагали изначально вычеркнуть товарищей навсегда из списка живых. Без возможности им снова встретиться с родными.
А вот этого я не знал. Значит, это Сталин настоял на «смягченном» варианте нашей смерти?
— Товарищ Огнев показал себя как патриот, — начал Берия, — и в интересах государства его мнимая смерть и работа под псевдонимом вдали от столицы была бы идеальным вариантом, чтобы и помогать нашей стране и при этом не оттягивать ресурсы ОГПУ, не такие уж и большие, на свою охрану. Но как я вижу — товарищ Огнев индивидуалист, и лишь маскировался под строителя коммунизма. Его личное благо для него важнее, чем благо страны.
— Я хочу построить страну, в которой люди чувствуют себя защищенными и свободными, — перебил я мужчину, — а не ощущать себя птицей в клетке! Какой бы красивой эта клетка ни была. Как строительство коммунизма связано с вашим желанием меня заточить под присмотр?
— Если ОГПУ займется вашей охраной, когда на вас устроена охота, львиная доля наших сил будет заточена на это. Из-за чего пострадают другие направления нашей работы. Профессионалов в нашей службе мало, вы сами это видели, когда проводили проверку. Чтобы вырастить новые кадры нужно время.
— Ну раз уж наш враг посчитал меня достаточно опасной фигурой, может я заслуживаю подобной охраны? — заметил я.
— Ты не понимаешь видимо, — процедил Берия, — им главное — твоя смерть. Да я навскидку несколько вариантов могу предложить, как это сделать! Просто кинуть бомбу — раз. Всех прохожих не проверишь, тогда тебе придется держаться ото всех на расстоянии. Выстрелить из окна — два. Чтобы предотвратить это, нужно тогда, чтобы за тобой было зарезервировано два автомобиля с закрытыми шторками. А это — техника, люди, проработка маршрута. И чем больше людей, тем проще найти среди них предателя: подкупить, запугать, шантажировать. Да даже тебя можно шантажировать, если кто твою жену с ребенком украдет на улице, пока они в магазин вышли! Сам выбежишь, как миленький. И что? Им тоже охрану приставлять?!
— Так если меня так просто убить, что же раньше не сделали?
— Все хотели замаскировать под несчастный случай. Но вот тебе еще один факт — если бы ты не уехал, то тебя бы скорее всего отравили руками твоей заместительницы. Кто бы ни стоял за покушениями, эти люди не хотят, чтобы о них узнали. Но в случае, если анонимность станет для них не главным фактором, или потеряет актуальность, то и методы твоего устранения поменяются. И будет все то, что я сейчас описал.
Иосиф Виссарионович молча слушал нашу перепалку и пока не собирался встревать. Похоже, он решил выслушать оба наших мнения и уже после сделать вывод. Мне же от этого было не легче. Берия давил на то, что раз я стал таким «популярным» у противника, то тот пойдет на все, чтобы осуществить задуманное. А ресурсов у его службы не хватает и рано или поздно враг своего добьется. Я оперировал аргументами из серии «работать надо лучше, или менять принцип и подход, а не ссылаться на свои проблемы». В итоге Сталину это все же надоело.
— Хватит, — веско обронил он, выбивая пепел из трубки.
Мы с Лаврентием Павловичем замолчали и перевели на него взгляд.
— Я услышал достаточно, — продолжил Сталин. — Вы оба по-своему правы, поэтому нужно искать общее решение. Товарищ Берия, — посмотрел он на Лаврентия Павловича, — что с вашей работой по поиску заказчика диверсии?
— Мы смогли обнаружить соглядатаев у квартиры Огневых, — покосился тот на меня, — но основная надежда на связного, который передает указания Белопольской. Человек это осторожный и опытный, поэтому быстрых результатов не ждем. Это игра в долгую.
Его слова заставили меня нахмуриться, а по спине пробежать озноб. Кто-то следит за моими родными? Так слова Берии про возможность похищения Люды не для красного словца?
— А что по поводу «смерти» товарищей Огнева и Королева? Вы смогли узнать, поверил ли противник в это?
— По тому, что Белопольской не поступало указаний на этот счет, я делаю вывод — что они поверили. Однако звонок жене Огнева может заставить их усомниться.
— Что ты скажешь об этом, Сергей? — посмотрел Сталин на меня.