Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра
Шрифт:
– Так он ведь здесь, а не там, – сомневалась я в столь высокой оценке своего кудрявого попутчика.
– Конечно. Потому что он молодец: у него в бизнесе что-то пошло не так, и он приехал сюда, чтобы отработать банковский долг. Здесь вычитать будут копейки: в директории у банков и приставов права ограничены.
Эта женщина в платье говорила о чём-то непонятном и нестерпимо скучном. Какие банки, какие кредиты, какие приставы? И как может быть «хорошим» человек, который по уши в долгах?
– И они все что-то отрабатывают? – уточнила я.
– Да. Те, кто понимает схему, быстро сбегают от банков и прячутся: сначала вроде как принудительно, как отбывающие, а потом добровольцами тут остаются. Из банковского рабства
– А вы как здесь оказались? – поинтересовалась я.
– А что я? Я сюда в первый раз лет двадцать назад попала, по глупости. Тяжко было, запила, захламилась. В себя пришла тут, в карантине, потом отработала честно свой срок и зареклась возвращаться. Вернее, зареклись: в «Мусорщике» я встретила своего Пепечку. Как он за мной ухаживал! Как он в этом мусоре находил мне и цветы, и фрукты, и даже развлечения! Условия для любви сложные: в общежитии всё под камерами, денег в распоряжение дают – сущие копейки. Мы с ним за эти пару месяцев только в карантине и пообщались, потом встречались изредка, но каждый раз был как настоящий праздник! А уж когда отбыли, мы с ним срослись…
Как же я ненавижу эти моменты! Сидела и кивала, улыбалась, как будто это всё мне интересно, а мне было неинтересно. А Эмме в туфлях было уже всё равно: её понесло, и она говорила и говорила. Про то, как они не хотели детей, хотели путешествовать; не хотели собаку, хотели кошку, а им на свадьбу подарили собаку, и они полюбили собаку. Про то, как они меняли страны, профессии, как любили друг друга, каким сексом занимались, как им потом всё это надоело, но они любили друг друга так сильно, что для разнообразия влились в групповую семью. Впоследствии им и там надоело, и они уехали за Полярный круг и жили там в иглу. И ничего про резервацию! Все мои попытки вернуть её сюда рассказчица игнорировала и возвращалась к своему ненаглядному Пепечке. И поделом мне! Это же я вторглась в её идиллию, а не она в мою, значит, мне оставалось только терпеть и слушать – не с ухажёрами же ей своего Пепечку вспоминать.
По итогам рассказа Эммы я вынесла для себя следующие познавательные моменты:
Рога у северного оленя лохматые.
Секс с четырьмя мужчинами сразу – это довольно сложно, нужна хорошая физподготовка.
По-настоящему хорошее вино не продают, оставляют себе, и попробовать его можно лишь в гостях у виноделов.
Сейчас чулки, в которых и ходить можно, и мужиков дразнить, не найти. На чулки надо охотиться на блошиных рынках.
Жить на экваторе проще и дешевле, чем за Полярным кругом.
Я почти заснула, когда увидела, что Эмма рыдает. Оказалось, её Пепечка погиб, причём довольно странно: упал со стены и повис на дереве, зацепившись галстуком за сук.
– Страховая компания стала доказывать, что это не был несчастный случай, и всё-таки доказала: повесился он сам, а суицидникам страховка не положена. Мало того, что ничего не выплатили, так ещё и все долги мужа на меня повесили. А мне что было делать? У меня оставался только один вариант – банковское рабство. Да лучше уж повеситься, как Пепечка, чем в эту долговую яму себя своими же руками закопать. Остаток жизни за копейки долги отрабатывать, челночком между работой и общежитием, света белого не видя, кто ж захочет? От них ведь не вырваться! – сквозь слёзы говорила она.
История больше походила на плохой сериал, чем на правду, но всхлипывала Эмма очень натурально.
– И тогда я закрылась дома, стала пить, захламилась…
– Специально, чтобы опять попасть сюда? – уточнила я.
– Да. Лучше сюда, чем в банковские рабы. И я всё отработаю. Пойду в больницу уборщицей, там платят двойную ставку, хоть и непонятно за что. Всё роботы делают давно:
Н-да… Ей бы книгу написать: «Бег по замкнутому кругу». Я успокоила Эмму, как могла, поблагодарила за рассказ, обещала вечную дружбу и как можно скорее удалилась, опасаясь второй волны рассказа с ещё большой детализацией.
– Жень, разве так бывает? – я пересказала ему сюжет «романа» Эммы.
Он хохотал неприлично долго, постоянно требовал деталей. Я недоумевала и обижалась, не понимая причин. Наконец, он сжалился надо мной и прокомментировал:
– Скалолазка, ты ещё ребёнок совсем, уж прости мой стариковский цинизм! Так красиво заливает старушка – заслушаешься! Прибухивает твоя Эмма изрядно. Её сюда ссылают уже раз пятый, наверное. Приезжает по этапу, остаётся добровольцем, а заканчивается всё тем, что начинает пить беспробудно. В итоге её отправляют за стену и лишают контракта.
– А ты откуда знаешь? – удивилась я.
– Так болтаю же со всеми, налаживаю связи, так сказать. Сплетни в наше время – лучший источник информации, и истины в них куда больше, чем в официальных новостях. Буфетчица, та, что постарше – большой знаток местных нравов и кладезь мусорного фольклора. Рекомендую для общения!
– Ну, а мужики как? Тоже всё врёт про своих ухажёров? – спросила я.
– Нет, про их «прятки» всё верно. Тут полно тех, кто скрывается от долгов. Зона с особым экономическим режимом: за все долги не могут вычитать более десяти процентов заработка, а добровольное погашение отсюда обязаны зачитывать один к двум, и подработать можно прилично. В Уставе об этом сказано. Учила, сдавала? Двоечница! – подначивал Женя.
– Странно. Зачем на помойку сбегать? Банк же всё даст, если ему задолжаешь – жильё, работу. Живи и отрабатывай свои долги на чистом воздухе. Некоторые же, наоборот, специально кредиты не отдают, чтобы стать «банковским человеком» и не заботиться больше ни о чём. Живи себе, работай, горя не знай. Всё лучше, чем здесь, с крысами и вонью, – я откровенно недоумевала.
– Ох, Ра, не та тема, не думай об этом! Чтобы об этом думать, надо пожить лет хотя бы пятьдесят среди свобод, которые одни люди, богатые, решили дать другим людям, нищим. Попробовать, каково это, в принципе, отрабатывать долг перед банком. Остаться без жилья, без имущества, с минимальной медстраховкой, с навязанной и потому нелюбимой работой за копейки. Как замануха звучит красиво, а на деле это самое настоящее узаконенное современное рабство. То, что людей не кидают на съедение тиграм посреди арены, и то хорошо. Тебе полгода в директории кажутся невыносимыми, а что бы ты сказала про пожизненную отработку там, куда банк «направит»? Тебе оставят денег на еду и немножко одежды, а всё остальное – общественное. Комната в общежитии, жизнь между домом и работой за гроши. Ни карьеры, ни обучения, ни путешествий, ни домашних животных, ни возможности смены страны проживания, ни возможности содержать и воспитывать своих детей – их забирают учиться в банковские специнтернаты. Ничего своего, кроме пары белья да зубной щётки. Но тебе не надо об этом думать. В твоём возрасте философия – крайне вредная наука.
– Это почему ещё? – удивилась я.
– Потому, что мозг философа выдаёт сухие суждения и должен быть сух, чтобы эти суждения не намочить. А чтобы мозг был сух, не должно быть эмоций, чтобы не текло ничего и нигде и не увлажняло правильные мысли. Потому-то к старости, когда мозг сохнет, и начинают философствовать. Тебе рано, купай мозги в эмоциях, получай удовольствие! – усмехнулся Горец.
– Та-а-а-к. Ты опять от темы сбегаешь, значит, ты тоже в этом прекрасном месте потому, что от банков прячешься? – догадалась я.