Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра
Шрифт:
Нас вывели во внутренний двор, посадили в обычную машину и отвезли на вокзал, просто так, без всякого «этапа», с одним сопровождающим, приветливым мужчиной в форме экологической службы, который был скорее вожатым, чем надзирателем. Он вёл себя предельно уважительно: купил билеты на поезд, выдал сухой паёк, сказал, сколько есть свободного времени. Всё это действительно напоминало отправку в детский лагерь, даже лучше, потому что свободы больше. Я запаслась на вокзале булочками с кофе, они там особенно вкусные, и, пока ехала, бесконечно хлестала кофе: мама снабдила финансами во всех возможных видах, в избытке. Наверное, так она «замаливала» свою вину за глупое поведение в суде, которую, кстати, так и не признала. «Всё было заранее решено, и что бы мы ни делали, ни
Везли отбывать троих: меня и двоих мужчин неприглядного вида. Лысоватого кудрявого, лет пятидесяти, и молодого, нахального, покрытого татуировками с ног до головы, который всё время препирался с сопровождающим: то хотел покурить расслабляющие стики, то выпить «успокоительное», чтобы уснуть в поезде. Ему объяснили, что если так и дальше пойдёт, то придётся «отбывать» не в резервации мусорщиков, а в других, «менее комфортных местах». Молодой человек ответил, что именно этого и добивается и в «мусорку» не поедет ни за что. Сопровождающий вызвал кого-то, татуированного забрали, и дальше мы ехали с кудрявым совершенно молча. Путь был долгим, и даже на суперстреле со скоростью в 800 км/ч занял почти сутки. Поезд не ехал, скорее, летел, значит ни в окно глянуть, ни в последнем вагоне постоять, провожая глазами рельсы, как было можно в старом медленном поезде. Скука. Кофе плескался у самого моего горла – не уснуть, пришлось развлекаться кино и компьютерными игрушками.
– Дальше автобусом, – объявил сопровождающий, когда мы вышли на конечной.
На улице встретило жуткое пекло и унылый пустынный пейзаж. Ещё почти полдня ехали на обычном автобусе, а когда пересели в машину службы исполнения наказаний, впереди уже виднелись мусорные горы и много-много столбиков дыма, словно привязывающих землю к небу. Невзрачная картинка! Кондиционер нагнал в салон холода, и сопровождающий хотел выдать мне страшненькую форменную куртку цвета хаки с надписью «ЭкоЛогика». Я отказалась, достала свою универсальную суперлёгкую куртёнку, укуталась в неё. Всю жизнь терпеть не могла невзрачные вещи и места. Затосковала по уютному дому, любимой маме, хвостатому Джеки, ссорам с братьями, своей вечно неубранной комнате и несерьёзным друзьям-студентам. Ещё не доехали, а я уже заранее ненавидела это место!
Деревьев по дороге совсем не было, была только выжженная степь и мусорные нагромождения вдали. Зрелище напоминало унылые ландшафты из фильмов-апокалипсисов, где на Земле случается катастрофа и потом остаётся вот это. Я читала, что общим решением под резервацию было отдано место, признанное малопригодным для людей, а для гниения мусора – наоборот, наилучшим из-за жаркого лета и отсутствия настоящей зимы, а также наиболее экологически безопасным за счёт удалённости от водных покровов планеты. Это место раньше называлось Голодной степью и при прошлом разделении мира принадлежало Узбекистану и Таджикистану. Люди здесь тогда не выжили, сбежали, а мне придётся выжить. Я вздохнула, уткнулась в телефон и, чтобы хоть как-то развеяться, уровень за уровнем лопала шарики. Они, взрываясь, награждали меня салютом из ярких брызг; степь же тянулась до самого горизонта, однообразная и унылая. Когда мы подъехали ближе к резервации, оказалось, что горы эти ещё и были окружены высоченной бетонной стеной. Над воротами красовалась надпись: «Добро пожаловать на территорию независимых архитектурных решений и человеческих проявлений, свободную от виртуальных миров».
– Не бойся, эти стены не от людей, – успокоил сопровождающий, увидев мои огромные глаза.
– А от кого? – спросила я, и глаза
– Узнаешь в своё время, – усмехнулся он.
Въезжали мы странно – через три шлюза. Заезжали, ворота за нами закрывались, светофор горел красным, по земле бегали красные лучи, под машиной шарил робот; потом загорался зелёный, и нас пропускали в следующий бокс, где процедура повторялась, словно мы какие-то суперпреступники и могли провезти с собой невидимую контрабанду. У меня осталось несколько запрещённых булок с корицей, и я забеспокоилась, как бы их не нашли при такой серьёзной проверке. Но нет, наши вещи интересовали мало. Их всего лишь просветили рентгеном на ленте и вернули.
После третьего шлюза ничего не изменилось: вокруг снова была степь, только стена осталась позади нас, а горы со столбами дыма немного приблизились. Я хотела открыть окно и высунуться, но не смогла: окна были заблокированы наглухо. В унылом пейзаже не за что было глазом зацепиться. Я машинально проверила смартфон и, к своему удивлению, нашла в нём полную интернет-сеть. Но ни одного мессенджера, ни одной соцсети, ни одного форума – ничего мне не было доступно. Я могла гулять по сайтам, читать, смотреть, могла даже написать, но сообщения не уходили.
– У меня что-то с сетью, может быть, нужен специальный доступ? – спросила я у сопровождающего.
– Нет, здесь такие правила. Отсюда нельзя свободно выходить в глобальную сеть, – ответил он.
– Совсем? – испугалась я.
– Да, нельзя от слова «совсем». Это резервация. В резервациях правило: общение идёт на уровне резервации, остальное – под контролем цензуры. Нельзя выходить за пределы инфополя, иначе всё может перемешаться. Здесь соблюдают чистоту интернет-зоны. Приедете, оформитесь, вас идентифицируют, и сможете общаться, но под контролем, – объяснил он.
– Здесь? Чистоту? – недоумевала я.
– Да, кстати, в директории, в принципе, соблюдают чистоту, в том числе чистоту интернет-зоны. У вас будет возможность в этом убедиться, – заверил сопровождающий.
– А как же я напишу маме, что добралась хорошо? – спросила я.
– Ей сообщат, – пообещал он.
В этот момент я почувствовала себя настоящей бесправной заключённой. Уткнулась в телефон и стала читать слёзные посты про то, как меня провожали, как друзья будут ждать и скучать. А потом была история, как они вечером «отвисали» на вечеринке с салютом. О том, что салют был в честь меня, не было ни слова. Да, всё стало понятно: инфоповод с моими проводами был исчерпан. Был человек – и нет человека. Как сетевая дружба, которая без привязанности – срочно подписываемся на другого. Я теперь была недоступна «глаза в глаза» и превратилась для них в непонятного далёкого человека из сети, друга по переписке.
Когда вдоль дороги стали появляться дома, надпись на въезде про независимые архитектурные решения обрела смысл: непонятной формы низкоэтажные сооружения из прозрачных зелёных, коричневых, бесцветных кубиков с застывшими в них консервными банками, пакетиками, блёстками или цветами. Скорее детские поделки, чем настоящие дома. Рядом с ними стояли вполне себе обычные бетонные коробки, тоже невысокие, но с оконными рамами от старого поезда, и тут же были домики из бутылок с окнами-иллюминаторами. Никакой единой архитектурной линии сохранения городского ансамбля – кто во что горазд. Немного деревьев, опять же разных, натыканных бессистемно. Полная композиционная анархия на фоне горы, над которой кружили стаи птиц.
Это место больше не походило на последствия апокалипсиса – теперь это был рисунок ребёнка с богатой фантазией или сумасшедшего взрослого. Мультики такие любят делать, за гранью реальности, из ярких пятен и неправильных форм. Хотя, может быть, после вселенской катастрофы все сойдут с ума и всё станет именно таким? Кто знает… Вскоре мы выехали на улицу из землянок: земляные холмы без крыш, покрытые зелёной травой, только с входами и окнами прямо в газоне. Норы.
– Улица Экологики, почти приехали, – радостно воскликнул сопровождающий.