Дирижабль
Шрифт:
«Так поздно?» – тут же ответила Инна.
«Разве поздно? Начало седьмого».
«Один пойдешь?»
Поколебавшись, Фёдор соврал, что один. Узнав, что он будет с Карцевым, Инна наверняка выкатила бы телегу претензий о предстоящем пьянстве и сопутствующем кобелизме. Доказывать, что напиваться и волочиться за юбками он не собирается, было бесполезно.
«Недолго! И пиши мне!»
«Хорошо!»
«Я тебя очень люблю!»
«И я тебя очень люблю!»
Прикатило такси – белый «фольксваген». Они залезли и поздоровались. Водитель что-то буркнул.
–
– Как его зовут-то? – спросил Фёдор.
– Борщевиков Володя. Не слышал?
– Ни разу.
– Если буду снимать, устрою ему пробы обязательно. Хочется поработать с ним.
Проехав полквартала, они сбили самокатчика. Тот выскочил перед капотом, будто ниоткуда. Таксист дал по тормозам. Фёдор стукнулся лбом о переднее сиденье и откинулся назад. Воняло жженой резиной. Карцев потирал переносицу. Самокатчик плашмя лежал на асфальте. Его самокат, виляя, уехал по улице. Таксист, шмыгнув носом, вылез из-за руля и подошел к телу. Наклонился и отпрыгнул. Самокатчик ожил и кинулся в драку.
– Еб твою мать! – сказал Карцев. – Пошли пешком. Тут недалеко. Заодно выпьем по дороге.
Фёдор не возражал.
11
Модное место находилось в Новой Голландии.
Они допили купленную по дороге водку. Карцев поставил пустую бутылку к оградке канала, Фёдор кинул в нее окурок. Сознание помутилось. Глупо улыбаясь, он написал Инне, что любит ее. Спустя полминуты она прислала фотографию голых ножек.
«Они тебя ждут. А то, что между ними, ждет еще сильнее».
Фёдор возбудился. Хотел попросить более откровенную фотографию.
– Федь! – сбил Карцев. – С кем ты там? Убирай сраный телефон, а то опоздаем.
Они перешли мостик. Охранники смотрели с подозрением. Но приставать не стали. Карцев огляделся и указал на большое здание в форме консервной банки, напоминавшее крепость:
– Там!
Фёдор был уверен, что сейчас они заблудятся, долго будут бродить по коридорам и этажам, до тех пор, пока охранники их не выгонят. Он даже немного обрадовался. Вернется пораньше в квартиру бабушки Биби, позвонит Инне, и, может быть, она покажет ему что-нибудь особенное на сон грядущий. Например, трахнет себя фаллоимитатором. У нее был. И Фёдор даже немножко ревновал к этому куску каучука из Китая. Но сейчас он бы на это посмотрел. Правда, Инна наверняка заметит, что он пил. Но ничего. Притворится трезвым. Это, кажется, несложно.
Размечтавшись, Фёдор замедлил шаг.
У входа в здание Карцев обнимался с каким-то мужиком.
– Федька! Ты чего там как в штаны наложил? Иди, это Вова Борщевиков!
Вова Борщевиков чуть брезгливо улыбнулся.
– Жень, я сигарету из-за тебя выронил.
– Курить вредно, дурак!
– Я нервничаю.
Борщевиков протянул вялую ладошку, тыльной стороной
– Фёдор Собакин.
– Вы артист?
– Это великий русский писатель, – сказал Карцев.
– Женя, дружок, ты пьян, – сказал Борщевиков, мигом потеряв к Фёдору интерес.
– Как всегда.
– Ладно, идем. Мне скоро начинать.
– А что это будет? – спросил Карцев.
– Увидишь. Ты такого никогда не видел!
У входа в зал Борщевиков небрежно сказал охраннику:
– Эти со мной.
«Эти, – подумал Фёдор. – Да пошел ты на хуй, пидорас!»
Он остановился. Стал разворачиваться. Карцев схватил его за рукав и затащил в помещение.
– Не тормози, Федь. Сейчас будет шоу.
– Будет, будет! – подтвердил Борщевиков и ушел к сцене.
С виду это был заурядный клуб: средних размеров зал, столики, небольшая сцена, барная стойка, приглушенный свет. У сцены собралось человек тридцать. Карцев немедленно присоединился к ним. А Фёдор направился к бару. Стараясь не думать о деньгах, он заказал бокал темного пива.
Борщевиков вышел на сцену, заслонился от софитов.
– Приглушите, плиз, на пол-Фёдора.
Симпатичная блондинка за стойкой наполнила из крана бокал.
– Вам в пиво плюнуть? – спросила она.
– Зачем? – спросил Фёдор.
– Это бесплатно.
– И бесплатно не надо.
Он расплатился, забрал пиво и отвернулся.
Борщевиков расхаживал по сцене с книгой в руках.
– Спасибо, что пришли. Сейчас я вам кое-что почитаю.
Сел на стул и открыл книгу. У него было сосредоточенное выражение лица. Он чуть заметно шевелил губами. Но пока молчал. Фёдор сделал несколько больших глотков и не удержал сильную отрыжку.
– А вы у нас первый раз? – спросила барменша.
– Первый, – ответил Фёдор. – И, скорей всего, последний.
Пауза затягивалась. Борщевиков сопел в микрофон. И ерзал. Потом закинул ногу на ногу. Перевернул страницу. Вздохнул. Встал. Зрители никак не реагировали. Попивали свои напитки – пиво, вино, коктейли – и молча смотрели. Борщевиков прошелся по сцене. Закрыл книгу, слегка постучал себя ею по голове, снова открыл. Губы его шевелились. Тихо заиграла Седьмая симфония Прокофьева. Борщевиков странно замер, будто в него целились из ружья. Встал на колени. Книгу он держал близко к лицу. Потом опустился на четвереньки, положил ее перед собой. Стоял так пару минут. Прокофьев умолк. Борщевиков вернулся на стул и просто сидел, переворачивая время от времени страницы.
Фёдор допил.
– А где тут туалет? – спросил он у барменши.
Та махнула рукой:
– Вон, рядом с гардеробом.
Борщевиков продолжал молча перелистывать страницы. Фёдор вышел из зала. В сортире он увидел женщину. Она стояла, наклонившись к зеркалу, и в упор рассматривала свое лицо.
– А где мужской? – спросил Фёдор.
– Тут один, общий, – ответила она, продолжая на себя глядеть. – Проходите, не стесняйтесь. Я уже ухожу.
Она повернулась. Это была Зофия.