Дискорама

Орлов Алекс

— У вас в арсенале десяток выстрелов из главного орудия и триста снарядов к автоматическим пушкам. Мы доберемся до стрельбища, вы отстреляетесь по мишеням, хотя результат стрельбы в данном случае неважен.

— Для вас неважен, капитан, а для меня важен! — с пафосом произнес Горский, и Хольмер ухмыльнулся. Именно такого поведения он и ожидал от контрразведчика. Тог сам загонял себя в рамки некоторых обязательств, и Хольмеру уже не требовалось как-то понуждать его к новым трудностям.

А пластырь

тем временем начинал действовать.

— Ох, капитан, кажется, ваша печка заработала!

— Ничего, капитан, осталось совсем немного. Вон за теми холмами будут наши позиции.

— А что там в качестве мишеней?

— Несколько корпусов от старых роботов.

— Ну что же, я готов…

Однако дорога до стрельбища оказалась не такой короткой, как предполагал Горский. Его правое бедро, поясницу и левую ягодицу жгло нестерпимым огнем, а этот мерзавец Хольмер болтал что-то о городских проститутках, о ценах на коньяк и дальнейших перспективах корпоративной войны. Горский уже решил сам, как уж там получится, содрать эти жгучие пластыри, когда Хольмер сообщил, что они прибыли на место.

— Тридцать градусов влево, видите?

— Что-то вижу…

— Подсказываю — на первый выстрел дистанция четыреста метров, второй рубеж на три градуса левее, дистанция восемьсот метров. Ну и последний еще два градуса влево, дистанция — две тысячи сто… Не слишком далеко, коллега?

— Нормально, коллега! — прорычал Горский, которому казалось, что его посадили на раскаленную плиту.

— В таком случае начинайте с ближней и без спешки, с расстановочкой, стрелять по всем остальным. Семь раз отмерь, один раз…

«Бум, бум, бум!» — прогрохотала пушка Горского, и он стал целиться в мишень второго рубежа.

— Однако вы торопитесь, коллега…

— Нормально! — прорычал Горский.

— Но вы намеревались получить хороший результат… — напомнил Хольмер, демонстрируя неводимую гостю улыбку.

— В задницу ваш результат! — крикнул тот, и пушка его робота снова застучала.

— И все же я призываю вас к аккуратности в стрельбе, ведь пилотам машин часто приходится действовать в самых сложных условиях, порой с открытыми ранами и ожогами…

— Все! Я отстрелялся по всем мишеням, идемте домой, капитан! — закричал в эфир Горский.

— Согласен с вами, возвращаемся…

— И пришпорьте вашего «гасса», Хольмер, что он у вас едва плетется?!

— Вам это только кажется, капитан, на самом деле мы держим верные двадцать километров в час.

— Ну так давайте ускоримся до тридцати или даже до пятидесяти!

— Но это оптимальная скорость. Зачем гнать машину, если нас никто не преследует?

— Да преследует же, преследует, сволочь ты непонятливая! — завопил Горский. — Меня преследует это жжение в заднице!

— Вообще-то

мы стремимся к достоверности, капитан, а у вас не расстреляны триста снарядов к автоматической пушке.

— А это здесь при чем?

— При том, что, возвращаясь домой, капрал Стентон был атакован тройкой наших стритмодулей, ведь они, сверившись с маяком, приняли его за чужого. И он вел с ними бой и уничтожил всех троих, хотя сидел в кресле «грея» первый раз.

— Да у меня уже задница дымится, Хольмер! Гони уже свою скотину во весь опор!

— Я, конечно, ускорюсь, капитан Горский, но хотел бы напомнить, что самому снимать пластырь нельзя…

— Почему?! — взвыл контрразведчик.

— Потому, что он может отойти вместе с кожей. Сержант Брике справится с этим лучше, у него и сноровка, и специальный спрей. В общем, я бы вам не советовал заниматься самолечением…

Какое-то время они двигались, не обмениваясь сообщениями, а потом Хольмер сказал, что по ним проводится воображаемая атака тремя стритмодулями.

— Вам необходимо отбиться, капитан, чтобы все было по-настоящему…

— Да я уже едва соображаю, Хольмер! Я уже не в себе!

— Напомню, капитан, что мы стремимся к достоверности, а на момент нападения стритмодулей на капрала Стентона он находился в полуобморочном состоянии. Об этом свидетельствует доклад лейтенанта Хирша, который первым установил с ним контакт. Так что сейчас самое время. Итак, Горский, огонь! Стриты наседают, огонь!

И контрразведчику пришлось крутануть кабину и сделать несколько длинных очередей, имитируя обстрел воздушных мишеней.

— Отлично, коллега! — воскликнул Хольмер. — Кажется, два из них загорелись!

— Смейся, Хольмер, смейся…

Спустя час обе машины вернулись в парк, и, как только кабина «грея» опустилась, обессиленный Горский вывалился на руки подоспевших механиков.

— Ведите его в ангар, — скомандовал сержант Брике, и механики потащили Горского на заплетающихся ногах.

— Почему… Почему ты сказал… что полчаса? Почему? — словно в бреду повторял капитан. — Оно… Они все еще… работают…

С капитана сняли китель, спустили брюки, и сержант Брике быстрым профессиональным движением сдернул куски горчичного пластыря.

— О-о-о-о! — взвыл Горский и весь выгнулся дугой, удерживаемый двумя механиками.

— Сейчас будет легче… — пообещал Брике и стал распылять на покрасневшую кожу охлаждающий спрей.

— О да!.. О да!.. Еще… еще… — требовал контрразведчик, и на его лице появилась улыбка, а из глаз покатились слезы. — Вы чуть не уничтожили меня, Хольмер… Подонок Хольмер…

— Мы всего лишь стремились к достоверности, коллега, теперь никто не посмеет сказать, что вы отнеслись к расследованию кое-как.