Дитя Феникса. Часть 2
Шрифт:
Почти робко она положила руку ему на плечо. Дональд окаменел.
– Он спит с тобой, этот призрак? Как какой-нибудь грязный демон-инкуб?
– Нет!
– О да, спит. Вижу по глазам, что это так. – Его гнев вдруг прошел, но осталась ужасная обида на нее. – О Нэл, как я могу тягаться с королем? Не знаю, существует он, или нет, пли он существует лишь в твоей голове, или в моей голове, но я не могу тягаться с ним. Каждый раз, когда мы будем встречаться, я буду представлять себе, что он стоит за твоим плечом. Каждый раз, когда я буду ласкать тебя, я буду думать, что егo руки тоже ласкают тебя.
Наклонившись, он поднял свою одежду и начал натягивать ее на себя.
– Что ты делаешь? – в отчаянии
– Прости, любовь моя, но я не могу остаться. – Он смотрел на нее, и его глаза выражали бесконечную грусть. – Ты принадлежишь королю Александру. Малкольм, возможно, не против делить тебя с ним, но я не хочу. Прости.
Застыв от ужаса и потрясения, Элейн не могла вымолвить пи слова, когда он решительно направился к двери. На полпути Дональд остановился, словно в раздумье. Пошарив в сумке у пояса, он вынул оттуда сложенный лист пергамента. Не оборачиваясь, он кинул его на стол и вышел.
Это было его стихотворение, посвященное ей.
Август 1263
Ронвен сидела в просторном покое, который, пока два юных Файфа были маленькими, служил им детской и площадкой для игр; когда же они подросли и у них появились учителя, он стал служить им классной комнатой. На столе перед ней лежало с дюжину маленьких мотков шелковых ниток для вышивания, тщательно подобранных по качеству и цвету. Глаза Ронвен уже были не те, что прежде. Многие часы, проведенные ею за рукоделием, мельчайшие стежки, плохое освещение – все это ухудшило ее зрение. Она поднесла к глазам один из спутанных моточков и, вздохнув, положила ею обратно на стол.
Позади нее две молодые женщины заряжали ткацкий станок. Рисунок шерстяной основы был сложный, он повторялся, и надо было очень точно высчитать расстояние между разноцветными узелками. Когда шерсть будет соткана, выйдет отличный кусок пледовой ткани; он будет широкий, теплый и многоцветный. Мужчины и женщины Файфа всегда кутались в такие пледы, когда начинал дуть пронзительный восточный ветер, который прилетал со злого Северного моря и по дороге жестоко трепал и гнул деревья в лесах. Если ткань получится достаточно тонкой и при этом теплой, она подарит ее Элейн, думала Ронвен. Она улыбнулась доброй улыбкой, но тут же озадаченно сдвинула брови.
Она давно поняла, что роман Элейн с Дональдом Маром закончился. Элейн хорошо умела скрывать свое горе. Внешне она продолжала вести прежнюю жизнь, посвящая себя главным образом деревенскому хозяйству и не слишком интересуясь событиями при дворе, где ее муж проводил почти все свое время. Элейн снова поглотила забота о лошадях и устройстве новой конной фермы. Ее сердечная рана никому не была заметна, кроме нее самой, но Ронвен, конечно, об этом догадывалась. Она думала и гадала, что же делать, и раза два заглядывала в ларец и долго в задумчивости созерцала заветную подвеску, ища ответа. На ее осторожные paсспросы она получила ответ: Дональд Map бесследно исчез в замке своего отца. Ронвен понимала, что гордость Элейн не позволит ей звать обратно мужчину, который не хочет ее видеть. И так ли она нуждалась в нем? Старуха следила за своей госпожой и ждала.
Однажды утром она вышивала золотыми нитками крошечные узелки на отвороте рубашки Макдаффа. Рядом с ней сидела Элейн. Ронвен стала искоса наблюдать за снова помолодевшей женщиной. Пальцы Элейн были перепачканы чернилами, как у девочки, которая учится писать, – она занималась тем, что переписывала с отдельных листов в огромную книгу родословную каждого появившегося на свет в Фолкленде жеребенка со времен своего собственного появления в Файфе. Но вот уже несколько минут она сидела без движения. Чернила сохли на пере, глаза смотрели невидящим взором; выражение
Ронвен не заметила, как рукоделие выпало у нее из рук, – ей было не до этого. Она напрягала все свои внутренние силы, чтобы понять, что происходит с ее воспитанницей. Мужчина! Но это просто невозможно! И она, ее старая няня, ничего не знала! Определенно, это не Дональд Map. Ронвен мучило любопытство.
Целыми днями она исподтишка, с большой осторожностью следила за Элейн. Самым вероятным местом для встреч Элейн с любовником, конечно, была конюшня. В былые времена Ронвен часто подумывала, а не находит ли Элейн утешение в объятиях приятного молодого человека, который был ее главным конюхом в Сакли. Он отдал за нее свою жизнь, тот молодой человек. Многие, наверное, отдали бы свою жизнь за нее.
Старшим конюшенным в Фолкленде был Томас из Купара, которому уже перевалило за шестьдесят, с огромной блестящей и вызывающей лысиной, которую он носил уже лет сорок. Он был блестящий, опытный лошадник, преданный своему делу, и, понятно, Элейн беспредельно уважала его, а он уважал ее, но подозревать их в том, что они любовники? Нет, этого не могло быть. Ронвен абсолютно это исключала. Крадучись, она всюду следовала за Элейн, куда бы та ни направляла свои стопы, расхаживая по замку, но отмечала про себя, что со всеми мужчинами, с которыми Элейн приходилось говорить, она вела себя одинаково. Да, ее девочка умела поставить себя с мужчинами и обворожить их, это в ней было с самого детства. Кто бы он ни был – управляющий замка или самый последний слуга, – она разговаривала с ним милостиво и с достоинством и только особым блеском в ее глазах давала невольно понять, что их госпожа графиня, как настоящая женщина, ценит мужскую привлекательность, но переступать границы дозволенного не разрешит.
Элейн продолжала ходить с выражением веселого недоумения на лице, упорно отказываясь попадаться на крючок Ронвен, которая постоянно пыталась вовлечь ее в разговор по душам. Она продолжала любить свою бывшую няню, Ронвен была убеждена в этом, но уже не была с ней так откровенна, как раньше. В Элейн появилась скрытность, которая обижала и огорчала старую женщину, но та догадывалась, почему это произошло. Слишком часто ей приходилось находиться вдали от Элейн; она бросала Элейн, когда та больше всего в ней нуждалась. Тогда-то ее воспитанница и научилась полагаться на собственные суждения. Ронвен не могла уразуметь того, что Элейн на протяжении многих лет, проведенных вместе, всегда сопротивлялась вмешательству ее в свои дела, ее стремлению подчинить волю воспитанницы своей воле. Не замечала она и того, что Элейн тоже потихоньку наблюдает за ней, как будто пытается разрешить задачу, давно подрывавшую ее представление о старой няне.
Крепко сжав челюсти, Ронвен продолжала упрямо добиваться своей цели. У Элейн кто-то все-таки был. Она замечала в ней признаки новой любви. Но это было всегда после того, когда та оставалась одна или устраивала так, чтобы за ней никто не следил. Ронвен не видела вокруг Элейн ни одного мужчины, кого бы та удостаивала особым вниманием или кого лишний раз одарила бы улыбкой.
Так. Значит, это случается по ночам. Скорее всего, он каким-то образом пробирается под носом у всех в комнату к Элейн. Привычка Элейн спать одной в отсутствие мужа была на руку любовникам, тем более что служанки по укоренившемуся обычаю удалялись на ночь из ее покоев. Никто не мог ни помешать ей, ни подкараулить ее; никакой стражи в замке не было, кроме стражника у главного входа в Большую башню.