Дитя Плазмы. (Сборник)

Щупов Андрей Олегович

— Жизнь, наверное, такая.

— Человек человеку волк, как сказал Янковский, — вставил сосед справа.

Соседка слева смерила меня изучающим взглядом и, поправив на голове прическу, закинула ногу на ногу. Ощутив ее вызревшую готовность познакомиться, я машинально пробежался взором по пальцам дамы. Рокового кольца нет, розовый, с блестками маникюр. Что ж… Если ноги длинные и никакого кольца, то, чуточку раскачавшись, можно и завязать дружбу. Но раскачаться нам не дали возможности. Даму вызвали в кабинет, и, глядя, как томно она подплывает

к дверям, я ощутил острое сожаление по поводу собственной нерасторопности. Впрочем, может быть, она меня еще дождется?..

Сосед справа вытер лоб платком.

— Душнина, прям жуть. Топят и топят, мать вашу…

— Топик! — жизнерадостно выкрикнул пробегающий мимо ребенок.

— Да уж, топят, — повторил сосед. — Лень им в окно выглянуть. Точно по графику работают. А кто их выдумал, если разобраться, — эти графики? Через неделю вдарят, к примеру, морозы, а они наоборот — выключат все к лешему и баста.

— В старые времена за такое сажали бы на месте…

«Сажали иди сожрали? Что он такое сказал?..» — я растерянно заерзал на стуле. Кажется, «психи» все больше выпускали коготки. И даже не коготки, а вполне зрелые когти. Изображать нормальных им, видимо, надоело.

— Да если бы какой поезд на три минуты опоздал, машиниста сразу бы к стенке поставили!

— Или стрелочника, — пробормотал я…

По счастью томление мое завершилось. Подоспел еще один психиатр, и очень скоро я уже сидел на жестковатом табурете перед лекарем извилистых душ. Он, по всей вероятности, занимался их выпрямлением.

На лбу у лекаря красовалось зеркальце с дырочкой, в правой руке танцевала ручка. Врач покрывал синюшного цвета бланк энергичными закорючками, занося в множественные графы мои скучные данные. Я обратил внимание на кромку стола. Она выглядела не то изгрызенной, не то исцарапанной. В кабинете психиатра такие столы наводят на некоторые подозрения. Либо поблизости ошивалась кошка, либо некоторые из моих предшественников отличались излишней эксцентричностью.

— Понимаете, доктор, я скорее паранормален, нежели ненормален…

— Нежели? — светило вскинул голову. — Вы сказали «нежели»?

— Вас что-то шокирует?

— Да нет. Просто все эти «отнюдь», «нежели»… — он почесал авторучкой за ухом. — Встречаются, знаете ли, у иных представителей голубой крови. Ну, вы, наверное, догадываетесь, — разные там князья, графы…

— Не беспокойтесь. Кровь у меня самая обыкновенная.

— В таком случае продолжайте.

— Видите ли, когда-то, еще в детстве, я любил фантазировать о прошлом. Теперь точно также фантазирую о будущем.

Доктор пожал плечами.

— Это нормально. Мечты, фантазии… Нужен же нам для чего-нибудь мозг.

— Я способен предсказывать погоду. Я знал о сегодняшнем дожде.

— Да? А что вы, собственно, о нем знали?

— Ну… — я несколько растерялся. — Знал, что польет как из ведра, что будет холодно.

— Это частенько чувствуют.

— Но я не чувствую, я знаю!

— Гмм… Ну, а что, например, будет завтра? Снова дождь?

Я

покачал головой.

— Дождя не будет, но температура упадет до пяти-шести градусов. А ночью лужи покроются коркой льда.

— Занятно, — доктор улыбнулся и, вооружившись хромированным молоточком, предложил:

— Встаньте-ка на секундочку.

Мы отошли от поцарапанного, видавшего виды стола, и я мысленно зевнул.

— Тэк-с… Ну, и какой же у нас нынче день, милейший?

— При чем здесь это? — я раздражено засопел. — Забывчивостью я не страдаю. И год могу назвать, и месяц, если понадобится.

— Что ж, тогда приступим. Глаза налево, вверх, сюда!.. Согните руки…

Когда глупости с проверкой рефлексов прекратились, я решился наконец объяснить то, за чем и пришел.

— Вы понимаете… Я боюсь. Все время боюсь.

— Чего же, голубчик?

Я поморщился. Было в этом «голубчике» и вообще в интонациях доктора что-то снисходительно-сострадательное. Так обращались когда-то к лакеям и кучерам. Во всяком случае — судя по фильмам. Впрочем, за этим самым снисхождением я, возможно, сюда и явился. За состраданием и снисхождением.

— Видите ли, меня пугают совершеннейшие пустяки. Из-за них я просто не могу спать.

— Рассказывайте, рассказывайте! — доктор присел за стол, уютно скрестил на груди руки. — Так что конкретно вас пугает?

— Да что угодно! Грубые голоса прохожих, лай собак, ночные шорохи. Понимаете, когда десятиклашек одевают в хэбэ и дают в руки автоматы, то сразу на верное столетие приближается всеобщее оледенение. Странная вещь, дезертиры не убивают, а патриоты как раз наоборот… А иногда меня начинает пугать вообще все. Такое ощущение, будто мое присутствие здесь — ошибка. Я не приспособлен для этой атмосферы, этой гравитации. Это как кактус, который время от времени цветет. Только опять же наоборот. Вы меня понимаете?

— В некотором смысле, — доктор снова поднялся и с самым задумчивым видом зашарил пальцами у меня на горле. Не пугайтесь — вовсе не для того, чтобы задушить, — он что-то там выискивал.

— Тэк-с… Базедовой болезни, кажется, не наблюдается.

— При чем здесь базедова болезнь? Я вам говорю о другом!

— Разумеется, голубчик, разумеется. Тут все говорят о другом. Но это им только так кажется. На самом деле все людские разговоры об одном и том же. Психастения, навязчивые фобии, вечная неуверенность в собственном «я». Это нормально.

— Нормально?

— Если вы в состоянии контролировать себя, значит, нормально.

— Но дело в том, что я боюсь именно потому, что знаю о завтрашнем холоде. Я угадываю причинно-следственную связь!

— Какая-то, голубчик, ерундистика. Сначала была погода, затем страх, а теперь вы приплетаете сюда причинно-следственную связь?

— Все правильно, — заверил я его. — Потому что наше «сегодня» теснейшим образом увязывается с днем еще не наступившим.

Доктор раздражено крякнул.

— Это что же? Мы кузнецы, и дух наш молод?