Дитя среди чужих
Шрифт:
– Джим! – кричит Лиам, и Джим приходит в себя. Сейчас существо бежит по высокой траве к лесу, ища укрытия, как и той ночью, когда Джим застал его врасплох.
Джим целится из своего оружия. У него осталось всего три пули, и он знает, что на перезарядку времени нет. Нацеливается на плавную черную фигуру, которая летит над зеленью, как гигантская собака, несущаяся домой. Он стреляет раз, другой. Лиам со своим полуавтоматическим «Глоком» делает больше выстрелов, но все не по мишени. Джим выдыхает и готовится к последнему
Существо уже почти добралось до линии деревьев, когда прыгнуло.
На этот раз Джим готов.
«Как фазан, вылетающий из зарослей»,– думает он и стреляет.
Раздается почти человеческий крик, и тварь переворачивается в воздухе, ее плавный прыжок прервался, будто внезапно перерезали веревку, на которой она висела. Она неуклюже плюхается на низкие ветви дерева и исчезает.
Лиам начинает бежать в ту сторону.
– Лиам, нет!
Лиам останавливается, оборачивается, лицо красное, глаза расширены от ужаса и шока.
– Надо убить эту тварь,– говорит он.
Джим качает головой.
– Только не в лесу, брат. Это ее дом, ее площадка. Если ты туда придешь, она тебя сделает.
Лиам смотрит в сторону леса, затем снова на Джима. Испуганный, разочарованный ребенок.
– А ты откуда знаешь?
Джим начинает идти к дому.
– Оставь ее. Мы напугали эту штуку больше, чем она напугала нас, так? И я не собираюсь бегать по сраному лесу и гнаться за ней только ради того, чтобы эта тварь свалилась мне на голову. Нет уж, спасибо. Идем. Надо поговорить.
Лиам бросает последний взгляд в сторону шелеста ветвей, где приземлилось существо, затем неохотно следует за ним.
– Ты убил? Я услышал крик,– говорит Пит на бегу, направляясь от передней части дома им навстречу.
– Думаю, Джим попал,– говорит Лиам, глубоко задумавшись.
– Джим? – поворачивается Пит.
– Нам нужно пережить еще одну ночь,– говорит он, засовывая свой 357-й за пояс брюк-карго.– Пожалуй, лучше придумать план.
– План чего? – спрашивает Пит, складывая нож.
– Защиты,– отвечает Джим.– На тот случай, если эта срань вернется.
Когда они возвращаются, Лиам раздумывает, не сказать ли Джиму, что он с ним согласен. Потому что верит, что существо вернется, и знает, почему. Он видел, как оно сорвало доску с окна Генри, как Генри побежал к нему, размахивая руками, прося не стрелять, оставить ее в покое.
Вид этого… животного, монстра, кем бы оно ни было, превратил истории, которые рассказывал ему Генри, в правду. И если Генри говорил правду о ней, значит, он говорил правду и обо всем.
Существо хочет, чтобы они ушли.
Когда они входят в дом, Лиам закрывает входную дверь на засов. Не то чтобы это могло помочь, учитывая, что эта штука может ползать по дому, как паук-волк.
Но он все равно это делает.
Войдя
Лиам гадает, сохраняет ли эту информацию из соображений самосохранения – не хватало только, чтобы Джим и остальные считали его поехавшим, мать твою,– или из соображений защиты.
Если Джим узнает, то выбьет из Генри всю информацию. Потом убьет ту тварь в подвале. А потом и ее мать.
Лиам чешет лоб, потирает шишку за ухом, где медленно рассасывается осиный яд, унесенный естественным потоком крови. Он запутан, сбит с толку. Хрен разберет, как оказался в такой ситуации, но ныть уже поздно. Надо решить, что правильно, что неправильно, а что разумно.
Взять себя в руки и определиться, на чьей он стороне.
И твою мать, как же это сложно.
Часть восьмая: Самое худшее
1
В Южной Калифорнии зима приносит не снег и лед, а раннюю темноту. Жестокий сезон подгоняет дни, как озорных школьников, отбирая у серферов возможность поплавать подольше и заполняя автострады в час пик змеей с тысячью глаз из белых фар вместо металлического отражения сумеречного Сан-Диего, размазанного по бесконечным ряду сияющих автомобилей.
Люди в Южной Калифорнии выросли на солнечном свете, они дышат им так же, как загрязненным воздухом – каждый день, каждый час. Поэтому зимние месяцы раздражают, если попросту не бесят. Темнота в Калифорнии угнетает. Ее обитатели становятся неуверенными, почти неловкими, беспокойными. А когда зима наступает рано, прямо перед поездкой домой с работы или в конце скидочных часов в баре, она может даже вызвать жуткую тревогу у тех, кто привык видеть ярко-желтое солнце над головой как своего рода постоянное, очевидное божество.
В зимние месяцы ранняя ночь, кажется, погребает город заживо вместе с длинными пляжами, пригородами и холмами с густыми лесами, которые создают естественный восточный барьер для центра Сан-Диего. Когда ночной прилив накрывает город и его окраины, живущие там становятся более восприимчивыми к размышлениям, беспокойству или приступам рыданий; они будут стремиться ко сну, молясь побежденному богу солнца об утешении, о блаженстве бессознательного состояния, пока снова не вернется свет.
В доме Торнов Дэйву и Мэри приходится пережить еще одну холодную, сырую ночь без своего мальчика. Зная, что Генри где-то одинок и напуган, продрог от ранней темноты, нелюбимый, как самая холодная, самая далекая звезда.