Дитя Всех святых. Перстень со львом
Шрифт:
К вечеру Франсуа так в себя и не пришел. Он лег спать в каком-то полубессознательном состоянии. Она назвала его «мотылечек мой», и он был этим совершенно потрясен. Для этой Марион он был мотылечком. Внезапно даже лев перестал его интересовать. И он вовсе не считал унизительным забыть могучего зверя ради столь хрупкого создания. Напротив, это было так чудесно! Мотылек — свобода лететь куда хочешь, порхать по воздуху, садиться где угодно. Например, меж двух грудей Марион, сложить крылышки и прижаться, съежиться, свернуться комочком… Много раз этой ночью Франсуа просыпался с пересохшим горлом и пылающим лбом.
Но и еще кое-кому не спалось
Когда Антуанетта спрятала одежду Франсуа, ее намерением было лишь пошутить, пусть даже чуть жестоко, чтобы окончательно обескуражить Марион. Но, оставив их наедине, она сама спряталась, чтобы подсмотреть, что будет дальше, и увидела смущение Франсуа. Выходило, что молодой-то сеньор оказался вовсе не таким уж бесчувственным к пышным прелестям ее подруги! Это было неожиданно, но раз уж так случилось, то пусть оно так и останется. Антуанетта знала, что сама Марион слишком робка, чтобы суметь извлечь из этого открытия выгоду для себя. И коль скоро ее собственных ума и дерзости хватало на двоих, Антуанетта решила действовать вместо подруги. Именно в эту ночь она поклялась, что уложит Марион в постель к Франсуа де Вивре.
А он на следующий день все еще не отошел от своего вчерашнего возбуждения, и это послужило причиной настоящей драмы. После ежеутренней прогулки в доспехах и разминки он оседлал Востока для упражнения с «чучелом». Оно давно уже превратилось для Франсуа в простую рутину, поэтому он, не испытывая ни малейшего страха, налетел на манекен, ударил в щит с английским гербом и… очутился на земле без движения. Ему лишь чуть-чуть не хватило времени увернуться от железного шара, доли секунды, быть может, но этого оказалось достаточно. Для занятий с «чучелом» Франсуа не надевал доспехов, ограничиваясь каской простого латника, более легкой, чем бассинет — рыцарский шлем с забралом. От удара сталь вмялась в висок; едва ее сняли с головы, как хлынула кровь.
В замке имелся хирург. За ним немедленно послали. Он осмотрел раненого и как мог успокоил Ангеррана, который стоял бледный, точно смерть. Череп не проломлен, а потеря сознания — лишь следствие удара. Все, что грозит Франсуа, — это большая шишка. Тем не менее, молодого человека следует отнести в комнату и предоставить ему полный покой на несколько дней в сочетании с различными припарками и микстурами.
Узнав о происшествии, Антуанетта сейчас же прибежала в замок и смешалась с толпой любопытных. Дождавшись, что скажет лекарь, она сразу сообразила, как извлечь выгоду из этого происшествия, и подошла к Ангеррану.
— Монсеньор, я знаю одну особу, которая способна ускорить выздоровление. Ее зовут Марион. Когда моего брата лягнула лошадь, она излечила его наложением рук.
Поскольку речь шла о здоровье Франсуа, присущее Ангеррану критическое
— Ну так беги за ней! Чего ждешь?
Вот так Марион и оказалась в спальне Франсуа.
Однако она находилась там вовсе не одна. Кроме лекаря и самого Ангеррана там присутствовало также немалое число слуг, хлопотавших вокруг больного. Марион, для которой выдумка ее подруги оказалась полнейшей неожиданностью, стояла ни жива, ни мертва.
Чтобы подтвердить слова Антуанетты, ей предстояло наложить руки на раненого под подозрительным взглядом хирурга. В сущности, она лишь нежно гладила ему лицо, но, надо думать, это принесло некоторую пользу, поскольку Франсуа от ласки пришел в себя. Увидев Марион, склонившуюся над ним, он прошептал:
— Как хорошо…
И опять потерял сознание.
После такой реакции со стороны своего крестника Ангерран попросил Марион остаться подольше и продолжить свои благотворные прикосновения. Марион повиновалась. За этим занятием и застала их ночь. В комнате кроме нее оставался только Ангерран, который велел поставить туда свою походную кровать и не замедлил заснуть. Он даже храпел. Франсуа тоже оставался в забытьи, так что Марион, уверенная в том, что ее никто не слышит, стала нашептывать юноше всякие нежные слова. Они лились из нее нескончаемым потоком, словно песня.
— Спи, мотылечек мой прекрасный. Ты создан для роз и лилий, а я всего лишь простой цветок полевой, но сейчас ты мой, и, быть может, я снюсь тебе… Спи, мой мотылечек…
Она ошибалась. Франсуа не спал. Он притворялся, чтобы слушать, что говорила ему Марион. И, несмотря на опущенные веки, он видел ее, как и накануне, когда, выпрямившись, чтобы взять из ее рук свое платье, вдруг ткнулся носом прямо ей в декольте. Пока Марион шептала, а его дядя храпел, Франсуа все сильней и сильней ощущал ее запах — здоровый запах деревни, чистых простыней, влажных трав… Слово «мотылек», слетая с губ Марион, порхало вокруг него, и, несмотря на головную боль, Франсуа был счастлив. Наконец он и в самом деле заснул, убаюканный ее словами.
Наутро Марион пришлось покинуть комнату Франсуа. Хоть и не избавившись от беспокойства, Ангерран все-таки нашел в себе достаточно здравого смысла, чтобы прекратить бдения у постели племянника. Он поблагодарил Марион, подарив ей золотую монету, и отослал прочь. Что касается Франсуа, то он быстро поправился и уже неделю спустя смог возобновить тренировки. Вот тогда-то и произошло с ним второе событие, которому суждено было довести до предела смуту в его душе.
Ивейну было шестнадцать лет. Он был сыном одного из замковых стражей и излюбленным товарищем Франсуа по военным играм и борьбе. У Ивейна волосы были такие же кудрявые, как и у молодого господина, но только черные, будто вороново крыло. Он был худощав и, хоть не имел боевых качеств Франсуа, отличался замечательной ловкостью. В схватке с ним было нелегко сладить.
Франсуа сразу же выделил Ивейна среди своих товарищей по оружию. Сначала из-за его имени — имени рыцаря со львом, одного из героев Круглого Стола, а потом уже просто потому, что Ивейн ему нравился. Франсуа любил беседовать с ним во время передышек, польщенный, конечно же, его безграничным восхищением. Ивейн всегда смотрел на своего господина во все глаза, что бы тот ни сказал или ни сделал, и всегда обращался к нему «сеньор», а не «сир Франсуа», как другие.
Когда после своего выздоровления Франсуа вернулся к упражнениям, Ивейн первым бросился ему навстречу.