Дива

Алексеев Сергей Трофимович

И тут за полем со столбами и перелеском откуда-то взялась наезженная дорога, которая почему-то не запом­нилась и на которой след УАЗа терялся. На обочине пе­рекрёстка стоял рыжий, вросший в землю, гусеничный трактор, тоже не отметившийся в памяти. А сам грязный просёлок шёл поперёк хода и оказался полностью затоп­танный коровами: вероятно, полчаса назад здесь прогна­ли стадо. Но Зарубин помнил, что будто бы после этого перелеска они с Костылём никуда не поворачивали, поэ­тому пересёк дорогу и поехал прямо, хотя на бугре с про­сохшей почвой следов не отпечаталось, однако заросшая старая колея была. Ругая свой навигаторский кретинизм, он пересёк зарастающие клочкастые нивы, миновал ещё один широкий перелесок и оказался на краю свежевспаханного поля.

Всё-таки несмотря на запустение, сельскохозяй­ственная жизнь

в окрестностях Пижмы ещё теплилась, по крайней мере, тут даже сеяли озимые. Поэтому и зверь был: ещё занимаясь академической наукой, Зарубин сде­лал вывод, что дикий животный мир странным образом держится за мир человека и мигрирует из покинутых им районов следом за своим извечным врагом. И дело тут вовсе не в колхозных полях и обилии искусственной кор­мовой базы. Точно так же звери уходят и с территорий лесных, горных и даже нефтяных промыслов, невзирая на то, что после шумной и грязной деятельности двуно­гих наступает покой, что выруба и карьеры зарастают мелколесьем и ивняком, что наступает рай для траво­ядных, особенно парнокопытных, а значит, и хищников. Ан нет, крупное зверьё упорно кочует за человеком, буд­то его добровольный пищевой обоз, и главное, размно­жается лучше.

Вывод он сделал, только додумать не успел, выявить скрытые взаимосвязи в биосфере, влияние миров друг на друга, чтобы оформить это в концепцию: академи­ческую науку в этой области начали массово сокращать как нахлебников.

От вспаханного поля Зарубин вернулся к перекрёстку с брошенным трактором и не пожалел, что выехал раньше срока. В памяти застряла закономерность, что они с Косты­лём, когда ехали на лабаз, чаще поворачивали в восточ­ную сторону, то есть налево, куда и прогнали стадо коров. Он повернул и через полтора километра по совершенно не­знакомому смешанному лесу и в хлам разбитой дороге ока­зался на типичной летней колхозной дойке. На просторной поляне были жердяные загоны, навесы, сама дойка из бе­лого кирпича и даже тарахтела электростанция, а за длин­ным сараем торчала знакомая жёлтая бочка молоковоза. Дойное стадо было голов на сто, отдельно, вне загород­ки, бодались нетели и среди них бродил племенной бычара со складчатой мордой. Рёв стоял трубный и бесконеч­ный, а управлялись всего три доярки — по крайней мере, столько белых халатов и платочков мелькало среди скота. Зарубин сразу вспомнил рассказ Баешника про тризный пир на острове: судя по телосложению, эти вскормленные на молоке женщины могли устроить поминки с катанием на метле. Их разбитные голоса и смех напоминали весёлую гулянку, но не работу. Зарубин послушал — говорили о му­жиках, потом глянул на время и ближе подъезжать не стал, поскольку через пять минут надо было уже сидеть на ла­базе, то есть за час до выхода зверя.

Загадки, где Дракони берут молоко, больше не суще­ствовало. И никакой тебе нефти, молочных рек и прочих чудес природы. Но возникла другая: как он попал в не­знакомое место, если всю дорогу ехал по ориентирам и не мог сбиться с пути?

Он вернулся к ржавому трактору и для очистки сове­сти проехал прямо по дороге, однако никаких знакомых примет не нашёл: тот же смешанный лес с небольшими полянами и травой, выбитой скотом. А на пути к лабазу был сосновый, болотистый и под ногами чавкал торфя­ник. Зарубин включил навигатор, исправно работавший вчера, однако связи со спутниками не было. Заколдован­ная или замордованная, она, эта связь, предательски ис­чезала всякий раз, как только он чувствовал, что сбил­ся с дороги. Испытывать судьбу и ехать дальше не имело смысла, да и времени не оставалось хотя бы к выходу ак­куратного королевского медведя поспеть, потому что ки­лометр или больше до лабаза надо идти пешком.

Зарубин не нервничал — тихо посмеивался над со­бой, уже мысленно согласившись, что придётся пойти на поклон и попросить, чтобы на охоту его возил егерь. На перекрёстке у трактора он повернул назад, через пе­релесок на поле со столбами, где побуксовал в глубокой луже драгоценных десять минут, и уже поднявшись на бу­гор, остановил машину: время было половина восьмого. Зверь уже вышел и даже найди он сейчас подкормоч­ную площадку, забираться на лабаз нет смысла: только спугнёшь, и осторожный седоватый старик может завтра не выйти вообще. И тут он заметил след УАЗа, который на горке поворачивал резко на восток и пропадал в мо­лодых сосняках. То есть спускаться вниз и

проезжать пе­релесок было не нужно! А его смутила цепочка столбов, вдоль которых он и поехал...

Отсюда до подкормочной площадки оставалось ки­лометра полтора и километр пешком, но время упуще­но. Поэтому можно было отдыхать все сорок минут, пока медведь пасётся, затем проехать к лабазу, пока светло, и заметить дорогу, чтобы уж завтра попасть на охоту на­верняка...

Зарубин снял куртку, расстелил её рядом с машиной на траве и лёг, испытывая редкое ощущение благода­ти. Вечер был тёплый, пасмурный, без дождя, в воздухе по-летнему звенели комары, в траве стрекотали кузне­чики и где-то далеко — сороки. Шум дойки сюда не до­носился, и слух, привыкший к постоянному звуковому фону, завис вместе с летучим кипрейным семенем, а вку­пе с ним замерли все бегущие ручейки мыслей. В та­кие редкие мгновения он всё время вспоминал, или точ­нее, наполнялся состоянием, которое испытывал лишь в то время, когда в одиночку жил в уссурийской тайге. Там оно было почти беспрерывным, и отвлекали только свои громкие мысли, когда надо было садиться за стол писать дневниковые наблюдения и поквартальные от­чёты. Сейчас же его вывел из небытия надрывный звук автомобильного мотора: дойка наверняка закончилась, и молоковоз повёз товарное молоко на переработку. Тай­ный колхоз Дракони работал как часы: сеялись озимые на комбикорм, паслись стада коров, и теперь становилось ясно, с какого разнотравья, с какого букета растений по­лучалось волшебное масло для кремлёвского общепита. И стадо он спрятал надёжно: в такую бездорожную глу­хомань, да ещё прикрытую губернаторским покровитель­ством, вряд ли кто посторонний сунется.

Невидимый молоковоз на минуту остановился за пе­релеском, затем хлопнула дверца, и машина с воем уполз­ла по грязному просёлку. А спустя несколько минут, как стихли все звуки, он услышал размеренные грузные шаги, точнее, стук травы будто по резиновым сапогам. Припод­нял голову — никого вокруг, но звуки есть. И уже близ­ко! Зарубин вскочил, огляделся и прислушался: тяжёлая поступь человека доносилась с косогора, но там, в багро­веющем зареве, никого не было!

Во рту отчего-то стало солоно, и заныли кончики пальцев на руках, словно были поморожены и теперь отходили. Незримый тяжеловес прошествовал по бугру, и за ним, словно от летящих пол плаща, шлейфом потя­нулся ветерок, колыхая травы, — полное ощущение, буд­то пробежал человек. Когда звук шагов исчез где-то возле леса, Зарубин увидел женщину в белом халате и бидончи­ком в руке! Спину продрал непроизвольный озноб, хотя он понимал, это не кикимора — скорее всего доярка, которую наверняка высадил молоковоз. Она шла от доро­ги по полю совершенно бесшумно и, увидев машину, сде­лала доворот, направляясь прямо к Зарубину.

Он тряс головой, мысленно отплёвывался, однако из­бавиться от наваждения не смог — к нему шла вдова Дра- кони! Подошла, встала в нескольких метрах и посмотрела так, будто хотела сделать выговор: опять какую-нибудь границу перешагнул, что-то нарушил, не туда залез. Он даже осмотрелся, ожидая ругани, но Дива Никитична заглянула через стекло в машину и будто расстроилась.

— А где же Костыль? — удивлённо спросила она.

— Должно быть, на базе, — неуверенно произнёс За­рубин. — Впрочем, не знаю...

— Это не он сейчас к лесу пробежал?

— Нет, я здесь один!

— Жаль... Дяденька, а ты его увидишь сегодня?

— Конечно... Что-то передать?

Вдова посмотрела на свой бидончик и надменно ус­мехнулась.

— Скажи, Диву Никитичну встретил, хотела парным молочком напоить, — она произнесла это так, будто со­биралась дать не молока, а яду.

— Он же молоко терпеть не может...

— Ничего, у меня выпьет! Последнее ему предупре­ждение: будет от меня убегать, поймаю и уши надеру!

— Так и передать?

Дива Никитична, похоже, чувствовала себя на Пи­жме владычицей.

— И ещё скажи: не изведёт волков за старой дойкой, отниму угодья. Выгоню с Пижмы к чёртовой матери. Опять тёлку зарезали!

Зарубин почувствовал себя виноватым.

— Хорошо, передам...

Вдова как-то странно всмотрелась, будто приблизив к себе, и вдруг доверительно спросила:

— Дяденька, ты подарок-то в реку бросил?

— Нет ещё, — признался он. — Подходящего омута не нашёл, с русалками.