Диверсия Мухи
Шрифт:
Во что ее втягивают эти, казначей с иереем?!
Лестница кончилась у броневой двери, сделанной, как все у военных, надежно и грубовато. Над узкой амбразурой, прорезанной на уровне глаз, сохранилась надпись: «НАЗОВИ ПАРОЛЬ, ДОЖДИСЬ ОТЗЫВА».
Братья навалились вдвоем, и дверь отворилась с ржавым скрипом. За ней стояла темнота. Воздух отдавал плесенью и близким морем.
Не вздумай поцеловать брата Иерофана – оскорбишь. Он из Белого Братства, – понизив голос, предупредил иерей.
Маша кивнула: не целовать так не целовать. Интересно, с какой буквы пишется обидчивый
Она не знает про Белое Братство, маленькая была, – догадался брат казначей и объяснил: – Существовала такая секта с бабой в роли Христа: Мария Дэви Христос. Она и воплощение бога, и одновременно его мать и невеста. Готовила своих к концу света, назначила год и день. Время пришло, а конца нет. Тогда она объявила, что покончит с собой и вознесется на небо, только «детки» пускай начнут первыми. К счастью, вовремя струсила и позволила себя арестовать. Кое-кто из
Белых Братьев все-таки наложил на себя руки. Некоторые попали в психиатричку, другие разбрелись, а самые упертые ушли в подполье. Брат Иерофан, вон, к нам прибился. Живет в подвале кротом, неделями не выходит. – Брат казначей впустую пощелкал выключателем и крикнул в темноту: – Брат Иерофан! Алле, капитан! Опять рубильник отключил?
Он со странностями. Думает, что мы за ним шпионим, – добавил брат иерей, доставая зажигалку. Маша поняла, чьи свежие окурки валялись на чердаке. – Ждите, – бросил брат иерей и ушел в темноту.
Еще недолго Маша видела огонек зажигалки, потом он свернул за угол и пропал.
Оставаться с казначеем было тягостно и попросту опасно. В любой момент он мог спросить о чем-нибудь хорошо знакомом гадюке Соколовой и совершенно неизвестном самозванке. Пришлось Маше первой начать разговор, хотя она охотнее полюбезничала бы с не очень большим крокодилом.
Какой у вас акваланг?
Дорогой, – отвечал брат казначей, – а в марках я не разбираюсь. Брат Иерофан тебе все покажет.
– А на какой глубине работа? Брат казначей подумал и сморозил:
Метров сто.
Опять было неясно, проверяет ли он Машу или вправду ничего не понимает.
На ста метрах аквалангисты не работают, – сказала она. – Тридцать, много – сорок.
Ну, тогда на десяти, – легко переиграл брат казначей.
А какая работа?
Все узнаешь в свое время.
Говорить стало не о чем, молчать – нельзя. К счастью, скоро за дверью вспыхнули такие же, как на лестнице, тусклые плафоны. Маша пошла первой, обгоняя брата казначея.
Стены коридора были не меловые, как на чердаке, а бетонированные. Через каждые несколько шагов то справа, то слева попадались железные двери. Надписи «Компрессорная», «Барокамера» говорили о том, что здесь тренировались аквалангисты. Маша подумала, что если с ней захотят разделаться, то обойдутся и без пираний. В этих лабиринтах ее и так никто не найдет.
Брата иерея было слышно издалека.
Спортсменка! Разрядница! – распинался он у закрытой двери.
Девка! Вы б еще телепузика привели, – высунув нос в щелку, огрызался брат Иерофан, и дверь захлопывалась.
Это лучшее, что мы смогли найти, –
Пока Маша раздумывала, не обидеться ли на то, что ее обозвали «этим» среднего рода, брат казначей решительно сунул ногу за приоткрывшуюся для ответа дверь:
Осталось три дня! Где я тебе другого помощника возьму?
Дверь поспешно распахнулась.
– Как три дня?! – возопил брат Иерофан. Оттеснив его, брат казначей ворвался в помещение и кивнул Маше: за мной.
Жилище брата Иерофана, несомненно, было раньше складом чего-то боевого. Шеренгами стояли несокрушимые стеллажи с полукруглыми выемками вместо полок. В них вписался бы сигарообразный силуэт ракеты или торпеды. По потолку шла рельса с остатками роликов и оборванных цепей. Дальняя стена терялась в темноте. Угол за дверью занимала неряшливо застланная койка, десяток железных шкафчиков у стены и стол, заваленный частями разобранного акваланга. Брат Иерофан, человек с атлетическим торсом и мелким плаксивым личиком, торопливо спрятал под одеяло что-то маленькое и уселся на койку. Под носом у него красовалась янтарная клякса машинного масла. Маша сразу назвала его про себя Иерофанушкой.
Слишком ты разборчив, брат, – продолжал казначей. – Я тебе сколько людей присылал! Один, по-твоему, много болтает, другой – слабак, у третьего, наоборот, объем легких слишком большой, быстро воздух расходуется… Все, довы-бирался! Пятого и шестого не будет! – Он обернулся к Маше. – Вот тебе друг и учитель. Пока учит, слушайся его, как самого преподобного. Перестаёт учить – сразу докладываешь мне, и мы приводим его в чувство.
А ведь это шанс, поняла Маша. Акваланг, ласты да еще гидрокостюм, наверное, дадут… Она с надеждой посмотрела на «друга и учителя». Физиономия у Иерофанушки была кислая, как будто брат казначей навязывал ему в ученицы сколопендру.
А вот не возьму ее и все! – отрезал он с победным видом.
– Вон, – тихо скомандовал брат казначей. Иерофанушка не расслышал:
Что?
Вон пошел, – повторил брат казначей. – Или ты работаешь, или порхаешь отсюда немедля! By компрене?
Ладно, – сдался Иерофанушка, – ваша власть! Издевайтесь! Белые Братья и не такое терпели.
Что-то не припомню, когда вы терпели, – усмехнулся брат казначей. – Когда в Москве избили священника прямо на амвоне или когда в Киеве громили Софийский собор?
Иерофанушка скорбно поджал губы.
Хотели пострадать за веру, – объяснил он. – Ибо сказано Матерью Марией: «Дети мои! Вас будут мордовать и рубить вам головы! Но эта кровь нужна земле!»
А вышло-то все наоборот, – добавил брат казначей. – Вы людей мордовали, а они с вами – по закону. Вот незадача! Не удалось пострадать.
Как же не удалось, когда я сам три месяца отсидел в ментовском узилище! – набычился Иерофанушка.
Маша подумала, что по сравнению с ним даже Ганс может показаться вполне терпимым человеком. И вообще, узнав историю Белого Братства, она стала немного лучше думать о детях преподобного Сана. Эти по крайней мере церкви не громят. Правда, непонятно, почему они пригрели брата Иерофана. Не ради же споров, чья секта лучше.