Дивизионный комиссар
Шрифт:
Неужели обошлось?
— Нервничаете? — полюбопытствовал советник Гардин.
— Есть немного, — признал я, глядя на вставшего у входа в вагон сержанта Фольга, который устроил граненые стволы штуцера на сгибе локтя и теперь с безразлично-отстраненным выражением лица поглядывал по сторонам.
Вот уж кто нисколько не волнуется, так это он.
— И есть от чего! — усмехнулся советник. — Вы только подумайте, какие перспективы сулит это устройство! Оно способно полностью изменить нашу жизнь! Это будет воистину грандиозно!
— Последняя
— Что, простите? — удивился Гардин. — А! Пустяки, — отмахнулся он. — Созданное одним человеком всегда может повторить другой. Куда сложнее удержать открытие… — у советника явно вертелось на языке «в тайне», но он использовал более расплывчатую формулировку, — под контролем. Понимаете, Виктор, что я имею в виду?
— Несомненно.
Советник внимательно глянул на меня и холодно улыбнулся:
— Вам ведь не стоит напоминать о том, что все происходящее не должно стать достоянием широкой публики?
— Вне всякого сомнения.
— Я так и думал, — кивнул Гардин и скорее сам себе, нежели продолжая разговор со мной, произнес: — Мы наймем лучших ученых, они во всем разберутся, — и советник поторопил выпрыгнувших на перрон Навина и Крамера: — Ну, где же вы? Господа, мы отстаем от графика!
— Все готово, — доложил Ян. — Советник, вы уверены, что хватит трех человек?
— Думаете, в Вечности их ждет засада? — язвительно поинтересовался Гардин. — Не волнуйтесь, трех человек хватит с лихвой.
— Три человека — это даже много, — разделил эту точку зрения инспектор Крамер и неожиданно добавил: — Нас с сержантом будет вполне достаточно.
— Вовсе нет! — возразил советник. — Мы должны придерживаться установленного плана.
— Но…
— Нет, я сказал! — И в голосе политика зазвучал самый настоящий металл.
Инспектор с силой прикусил сигару и, не став больше настаивать на своем, велел сержанту Фольгу забираться внутрь. После он махнул рукой стоявшему у автомобиля Артуру, и парень, придерживая болтавшийся на ремне барабанный карабин, со всех ног бросился к вагону. Петр пропустил его, поднялся по ступенькам и с грохотом захлопнул за собой металлическую дверь.
— Сегодня нервничаете не вы один, Виктор, — улыбнулся Гардин. — Видимо, это заразно. Полагаю, носится что-то такое в воздухе.
Я только кивнул.
— Мы здесь закончили, советник? — уточнил Ян, заслышав лязг задвигаемых запоров. — Так?
— Да, конечно, — кивнул тот. — Идите, а я постою.
— Виктор? — дернул меня Навин.
— Сам доберусь, — произнес я, глядя, как медленно-медленно начинает двигаться локомотив, тащивший за собой один-единственный вагон.
— Как знаешь. — И мой будущий начальник зашагал к машинам, возле которых дожидались отбоя бойцы штурмового дивизиона.
Советник Гардин с непонятным выражением лица проводил взглядом отползавший
— А память все же странная штука! — Он заметил мое недоумение и пояснил: — Я только сейчас вспомнил, почему мне показалась знакомой фамилия вашего отца. Наговски, да?
— Да, — настороженно кивнул я.
— В этом деле был замешан его однофамилец. Я в то время занимал пост городского прокурора, Крамер был еще лейтенантом. Как-то он принес на подпись ордер на арест этого самого Наговски, а с задержания вернулся уже таким. — И Гардин неопределенно повертел рукой. — Ну, вы понимаете, Виктор… с дырой в затылке.
И тут словно мозаика сложилась. Факт столь близкого «знакомства» Крамера с моим отцом перевернул все буквально с ног на голову.
Заняли свое место открытая дверца телефонной будки, в которой застрелили Генри Путеля, и обнаруженные неподалеку полностью сгоревшие спички; спички точь-в-точь как в пепельнице за столом «Фонаря», откуда я вытащил Петра пару дней назад.
И самое главное, стали понятны его слова: «Видит Бог, Виктор, я не хотел, чтобы все вышло именно так!»
А мы отдали ему установку…
Твою ж мать!
— Остановите поезд! — заорал я и сорвался с места.
Гардин распахнул глаза от изумления, но делиться своими догадками с ним уже не оставалось времени.
Я со всех ног пронесся по перрону, с разбегу запрыгнул на площадку позади вагона и только вцепился в поручень, как серым зеркалом надвинулась граница Вечности. Поезд вошел в безвременье, словно раскаленный нож в масло, меня же облепило, скрутило и потянуло назад; чтобы не слететь на серебряные рельсы железной дороги, пришлось до боли в пальцах стиснуть железную скобу.
Миг спустя меня рвануло уже обратно, я со всего маху шибанулся лбом о заднюю дверь и ошарашенно замотал головой. А потом — раз! — прямо перед лицом толстый металл взорвался изнутри, ощерившись рваными краями пулевого отверстия.
Я стремительно присел, и в вагоне вновь жахнуло. Новая дыра оказалась еще шире прежней — оба раза стреляли из крупнокалиберного штуцера.
Двуствольного…
Воспользовавшись моментом, я стремительно взлетел по железной лесенке на крышу и сделал несколько осторожных шагов. Каучуковые подошвы ступали по металлу, покрытому облупившейся желтой краской, совершенно бесшумно, и мне удалось, не привлекая к себе внимания, добраться до середины вагона.
Оттуда осмотрелся по сторонам, а кругом одна лишь серость безвременья; только двумя серебристыми полосами убегают назад железнодорожные пути.
Что я ощутил в этот момент? Неуверенность? Страх? Сомнения?
Ничего подобного. Одну лишь злость.
Крамер, сука!
Злость буквально переполняла, и потому размеренно колотившееся во мне время не сбилось ни на миг, не пропустило ни одного удара.
А голоса и шепотки в голове — это ерунда. Куда больше волновали мотивы Петра.