Дивная золотистая улика

Комарова Ирина Михайловна

empty-line/>

– Ну что там может быть? Перчатки, ручка, помада, мелочи всякие, - сварливо ответила я. Мне хотелось пройти в комнату, а Маринка загораживала дорогу.
– Пусти меня.

– С ума сошла!
– ахнула она, даже не подумав подвинуться.
– Ручка в кармане! А если она потечет? Никакая химчистка не справится потом! И вообще, разве можно все это в карманах носить? Они же накладные, оттопырятся моментально!
– Маринка нежно погладила карман, который, хоть я и держала в нем хорошую горсть мелких предметов, а время от времени, и руки позволяла себе засовывать, ни капельки не оттопырился.
– Нет, Ритка, ты как хочешь, но завтра я тебе плащ не отдам. Должна же я в консе

показаться, пока ты его не изуродовала!

– Забери его совсем, - я двумя руками уперлась в Маринку и, отодвинув ее к стене, получила, наконец, возможность выбраться из коридора.

– С ума сошла?
– слабым голосом спросила сестренка за моей спиной.

Я оглянулась. Она замерла у стены, прижав к груди плечики с плащом и глядя на меня с неописуемой смесью недоверия, страха и надежды.

– Забирай, - повторила я.
– Он мне надоел. Разонравился. Видеть его не хочу.

– Я только завтра, - торопливо заверила Маринка.
– Ну, может, еще послезавтра надену. И на будущей неделе разок. Ритка, я аккуратно, я тебе его чище нового верну! И пуговицу пришью, честное слово!

Я махнула рукой и спряталась в комнате. Нужно было переодеться, умыться, очень хотелось есть... Но знаете, что мне сейчас было просто необходимо? Не включая света, упасть на свою кровать и полежать, хотя бы десять минут, с закрытыми глазами. И желательно, в одиночестве.

Дверь приоткрылась, и я услышала счастливый шепот:

– То есть ты мне его насовсем отдаешь? Правда?

– Правда-правда, - пробормотала я, не открывая глаз.
– Решено, подписано и печатью припечатано. В конце концов, могу я своей единственной сестре подарить вещь, из-за которой она совсем сбрендила? А теперь исчезни, дай передохнуть.

– Риточка!
– Маринка подлетела ко мне и чмокнула в щеку.
– Я тебя обожаю! Конечно, лежи, отдыхай! А хочешь, я тебе ужин согрею? Мама плов сделала, из курицы, хочешь?

– Грей, - согласилась я, понимая, что иначе от благодарной сестрицы не избавлюсь.

– И какао сварю, хочешь?

У меня вырвался нервный смешок. Я, конечно, не великий кулинар, готовит у нас, в основном, мама. Но Маринка у плиты - самое беспомощное существо на свете! И она предлагает сварить мне какао! Представляю, что у нее получится! Точнее, не представляю. Может, согласиться? Да нет, продукты жалко.

– Не надо какао. Иди, грей плов. И имей в виду, если задержишься здесь хоть на пять секунд, я передумаю и отберу плащ.

Не успела я договорить, как она испарилась, и наступила блаженная тишина. Было, конечно, слышно, как Маринка гремит на кухне сковородками, исполняя какую-то сложную оперную арию, но это мне не мешало. Маринка поет часто, и тембр голоса у нее почему-то зависит от настроения. Когда она раздражена и недовольна жизнью, то это меццо или даже контральто. А чем лучше настроение, тем выше голос. Сейчас сестренку пробило на колоратурное сопрано. Да такое, что казалось, еще немного, и она уйдет на

ультразвук. Я улыбнулась. Всегда приятно делать близких людей счастливыми, а Марина, хоть мы и слишком часто, по мнению мамы, ссоримся, моя единственная сестра.

Когда я, наконец, добралась до кухни, тарелка с пловом стояла на столе, накрытая другой тарелкой. Рядом, на блюдечке, лежали два бутерброда - один с маслом, а второй с плавленым сыром. Завершали натюрморт соленые огурцы, большая кружка с компотом и две шоколадные конфеты, извлеченные Маринкой из каких-то собственных тайных запасов. Сама она зайчиком сидела рядом, на табурете, трогательно охраняя мой ужин.

Я уже говорила, что хотела есть? Так вот, оказывается, я существенно преуменьшила. Я очень хотела есть, очень-очень! И смела все, что было на столе, в считанные минуты. Маринка наблюдала за мной с таким умилением, словно была мне не младшей сестрой, а любящей бабушкой. А когда я закончила, схватила грязную посуду и метнулась к раковине. Я вздохнула. Интересно, насколько ее хватит? Думаю, дня на два, не больше. Может, стоит начать присматривать в магазинах, что-нибудь, этакое эффектное, чем ее снова можно будет побаловать?

Марина истолковала мой вздох по-своему. Оглянулась и спросила сочувственно:

– Устала?

А меня после хорошего ужина потянуло на откровенность.

– Хуже, Маринка. Разочаровалась в людях.

– Во всех?
– уточнила она, вытирая тарелку.

– Э-э... нет, пока, не во всех.

– Тогда ты еще только на половине пути, - обнадежила меня сестра. Она закончила возиться с посудой и снова подсела ко мне.
– Я давно пришла к выводу, что в весь этот эксперимент с человечеством можно считать неудачным. Нет, конечно, имеются отдельные личности, вполне пристойные, взять хотя бы нас с тобой. Но в целом, - Маринка презрительно скривила губы, - в целом, беспристрастный взгляд на людей вызывает только уныние.

– И отвращение, - добавила я.
– Сегодня у меня это основное чувство. Наверное, зря я пошла работать в агентство. Понимаешь, мы только что одну девушку арестовали, совсем молоденькую. Людмилой зовут. Я с ней несколько дней назад познакомилась. Человек как человек. А оказалось, - настоящие чудовище, убийца. Ни проблеска морали, этики, элементарного сочувствия, простой житейской доброты. Мне надо, значит подавай сюда. И, без тени сомнения или стыда, по головам, в буквальном смысле...

Я не договорила, только рукой махнула. Маринка в ответ легкомысленно хихикнула.

– Ой, Ритка, при чем здесь твоя работа? Можно подумать, только одни частные детективы с аморальными типами дело имеют. Ты свою школу вспомни. А у нас в консе? Вот заявлюсь я завтра в плаще, - она мечтательно откинула голову и прикрыла глаза, - все наши кобры собственным ядом захлебнутся! И пусть, так им и надо!

Маринка продолжала щебетать про плащ, про себя в плаще и про консерваторский "змеючник", а у меня перед глазами, почему-то, замаячила физиономия Витьки Кириллова. Главное, ни с того ни с сего, ведь наш разговор никакого отношения к нему не имел! Можно подумать, я хочу его снова увидеть. Хотя, если честно, то хочу. Очень хочу.