Дивные пещеры

Дубровин Евгений

От бега хмель еще больше ударил в голову ревизора. Токарев казался сам себе быстрым, ловким, умным, смелым.

И вдруг от слишком резкого движения свеча погасла. Сначала это не было страшно, казалось, просто кто-то пошутил и выключил лампочку. Токарев даже пробежал по инерции еще несколько шагов, но потом остановился в растерянности. Он сразу потерял ориентировку, тут же навалилась тишина, залепила глаза, рот, уши… Ревизор еще подождал, надеясь на чудо, но никто не зажег свечу, никто не окликнул его…

Тишина… Мертвая, абсолютная тишина. Леонид Георгиевич стал осторожно продвигаться вдоль

стены, как ему казалось, назад и совершенно явственно услышал чьи-то шаги…

Из охотника Токарев превратился в дичь. Наверно, лучше всего оставаться на месте. Ведь его же должны искать. Главный инженер такой энергичный человек, сам знает Пещеры… Он приведет людей, организует поиски. Вход где-то недалеко, он не мог далеко уйти… Да, лучше всего сидеть на месте, а то можно забрести бог знает куда и еще чего доброго свалиться в колодец.

…Вот о чем думал Леонид Георгиевич, бредя в сторону от скелета. И вдруг Токарев вздрогнул. Он вспомнил одну деталь. Когда он сидел возле скелета в полуобморочном состоянии, он чувствовал сзади себя холодное, астматическое дыхание. Это было дыхание колодца. Токарев никогда не видел колодца в катакомбах, но почему-то ни секунды не сомневался, что он тогда сидел на краю пропасти. Так дышать и пахнуть может лишь пропасть…

Когда он повернулся и стал быстро уходить от черепа, то инстинктивно, как лунатик, обошел бездонную дыру. Его мозг, тело, нервы, миллионолетний опыт живого существа без участия сознания сами дали команду ногам, и те обошли опасность. Они сделали это ювелирно точно, в полной темноте, руководствуясь лишь бесконечно длинным навыком всего живого остерегаться смерти… Вот оно как получается…

Токарев считал себя физически слабым, сугубо интеллигентным человеком, у которого развиты лишь некоторые области мозга в ущерб другим органам, а оказалось, что налет цивилизации — это так, ничтожный слой пыли на крепком, темном, старом теле животного. Пусть атрофировались его мышцы, пусть он не сможет даже одного раза подтянуться на турнике, но инстинкт остался, инстинкт первой Живой клетки в Мертвом океане — не погибнуть самой, а значит, не дать погибнуть своему роду, всей Жизни.

Инстинкт спас его… Теперь Леонид Георгиевич понял замысел того, кто положил скелет и зажег свечу.

Это сделал убийца. Он заманил Токарева в глубь катакомб белой тряпкой, вымотал, запугал, подвел к колодцу… Потом зажег свечу над останками человека, который, может быть, пролежал здесь не одну сотню лет… Убийца рассчитал точно. Леонид Георгиевич должен испугаться, отпрянуть, кинуться со всех ног прочь и угодить прямо в колодец. Вот какой был замысел… Убийца не учел только одного — инстинкта Жизни: всегда и всюду остерегаться Смерти.

Ноги делали свое дело, какое они привыкли делать на протяжении миллионов лет — спасали жизнь от смерти, и сознание тут же вычеркнуло из мозга информацию о дыре, чтобы не мешать ногам делать свое дело. А когда опасность миновала, тело напомнило мозгу о ней. Потому что опасность может повториться, и лучше, если сознание и инстинкт будут действовать сообща. Так надежнее. Так подсказывал длинный, длинный эволюционный опыт.

Вот почему Токарев вспомнил о ловушке убийцы.

Токарев нащупал выступ у стены и присел на него.

Значит, убийца

может вернуться… Вряд ли он рискнет напасть открыто… Он мог бы это сделать раньше… Очевидно, убийца не хочет оставлять следов насильственной смерти на теле жертвы… Пусть будет все естественно, просто заблудился человек и упал в колодец… И совесть будет чиста. Разве это убийство, если человек сам свалился в колодец? Это просто несчастный случай…

Но убийца не отступился от намеченного. Он придумает что-нибудь еще… Надо быть постоянно начеку. Леонид Георгиевич стал настороженно вслушиваться в темноту, но никаких звуков не было. Ни звуков, ни движения воздуха, ни пятнышка света…

Так сидел Токарев, напрягая зрение и слух долго, очень долго… Потом его бдительность притупилась, и Леонид Георгиевич впал в забытье… Ему даже захотелось, чтобы все это быстрее кончилось, чтобы скорее пришел убийца. Прекратится это напряженное ожидание, он увидит наконец человеческое лицо, пусть даже это будет лицо убийцы. Может быть, он узнает, зачем его заманили в катакомбы. Это связано с заводом? Токарев кому-то мешал? Или он просто жертва маньяка?

А вдруг придут спасатели?.. И он снова увидит солнечный свет, услышит шорохи летнего дня… Как это было прекрасно и как давно, очень давно, может, не с ним, а в чьей-то другой жизни… Он не ценил, не наслаждался по-настоящему ни солнечным светом, ни шорохами… «Судьба, сделай так, чтобы пришли спасатели… — шептал Токарев холодными, непослушными губами… — Я стану совсем другим…»

Но пришел Старик. Он подошел совсем неслышно, а может быть, Леонид Георгиевич задремал и пропустил его шаги. Токарев очнулся от легкого дуновения ветерка. Он открыл глаза и увидел возле себя лицо очень старого человека в белом балахоне, державшего в руке толстую оплывшую свечу. Тень от наброшенного на голову балахона скрывала лоб и глаза человека. Были видны только серые, пепельные губы, длинный жилистый нос и седая узкая борода.

— Я Старик, — сказал человек. — Ты звал меня — вот я и пришел. Принес тебе пиастры.

— Мне не нужны пиастры, — прошептал Токарев.

— Но ты ведь сам просил.

— Я шутил…

— Что же тебе надо? — спросил Старик.

— Я хочу жить, — едва заметно шевельнул губами Леонид Георгиевич.

— Зачем?

— Просто жить… Я не знаю зачем…

Старик сел на землю и поставил перед собой свечу. Глаза и лоб его по-прежнему прятались в тени.

— Моя жизнь часто приносила людям страдания. Умер Золотарев, плачет гробовщик Кеша…

— Они сами виноваты. Почему они жили нечестно? Ты шел по следу только нечестных людей. Ты поступал правильно. И они заслужили, чтобы ты шел по их следу.

— Правильно?

— Да.

— Но гробовщик Кеша… Люди во дворе… Они ненавидели меня. В моих делах они видели только зло. Да и я не знаю, было ли в них добро.

— Люди во дворе не всегда правы. Ты поступал согласно своей совести, а это самое главное. Так было всегда. И так будет. Это закон жизни честных людей.

Старик замолчал. Токарев лежал у его ног, тяжело, хрипло дыша.

— Но мой сын… Я даже не знаю, какой он… Я всегда думал только о работе…

— Сын — твое продолжение. Никакая работа не оправдает тебя, если ты не продолжил себя в сыне. Никакая.