Дивный Мир Будущего
Шрифт:
«Жаль только, Лолы там уже не будет», — думаю про себя, но вслух ничего не произношу.
Интересно, что подумает девушка, проснувшись одна? Забавно получается: она меня кинула, а теперь, выходит, я ответил взаимностью. Значит, в итоге — мы квиты!
Сопровождающий расценивает мою задумчивость по-своему. Рука тянется куда-то за спинку кресла, Джон извлекает оттуда небольшой бумажный пакет. В очередной раз кривовато ухмыльнувшись, мужчина передает сверток мне.
Принимаю подачку, пакет ощутимо теплый, будто недавно из печки. Осторожно расправив бумагу, заглядываю внутрь; желудок взрывается довольными криками:
Принимаюсь за еду со звериным рычанием, стараясь только не слишком мусорить. Единственно, что мешает запихнуть кусок в рот целиком — он горячий! Дую на обжигающую пищу, кусаю, жую — вместе с едой по телу разливается приятное тепло, ощущается мгновенный прилив сил.
Заканчиваю трапезу за минуту, Джон смотрит с уважением. Он отбирает у меня остатки пакета, отправляя мусор все туда же — за спинку кресла.
Сижу со слегка осоловелым видом. Странно, что небольшое блюдо вызывает настолько сильную сытость. Сколько же, интересно, калорий было в этой булочке с мясом?
Полет длится еще минут двадцать, хотя точно время я не засекал. Наконец, слегка накренившись вперед, флаер ныряет в слой облаков, приступая к пологому спуску. Пробив белую пелену, мы спускаемся по плавной кривой, что упирается в плоскую крышу очередной высотки.
Машина сбрасывает скорость, заходя на аккуратный вираж. Никаких дополнительных маневров не требуется: полет рассчитан до последнего миллиметра. Аппарат приземляется, лишь чуть качнувшись в завершающей фазе, я не чувствую никакого дискомфорта. Еще миг — и флаер замирает, путешествие завершено. Хлюпнув клапаном, отворяется дверь; в лицо ударяет холодный разряженный воздух, мы выбираемся на взлетно-посадочную площадку.
В отличии от предыдущей стоянки, эта располагается на крыше, а не на террасе. Здесь не так просторно, зато и гораздо менее многолюдно: кроме нашей машины других флаеров не видно. Глянуть вниз не удается — конвоиры сразу же берут в оборот.
Зажатый Джонами с двух сторон, я спускаюсь по широкой пологой лестнице. Ожидаю долгих переходов, но путь заканчивается, не успев начаться. Мы упираемся в громоздкую деревянную дверь, отделанную с изыском и претензией на роскошь.
— Вам сюда, — приглушенно и почтительно произносит Джон-один, приоткрывая внушительную створку.
Оглядываю комитетчиков с внезапно проснувшимся подозрением и, очертя голову, вхожу.
Передо мной большая, если не сказать — громадная — квартира, пространство которой объединено под одной крышей. Здесь можно рассмотреть все: спальню, с шикарной кроватью и парочкой диванов; рабочий кабинет, уставленный столами и стульями; гостиную, совмещенную с кухней; ванную, представленную блистающим джакузи и роскошной душевой. И куча, куча, просто тьма свободного места, не занятого абсолютно ничем. После той тесноты и скученности, что царит в плебейских кварталах, такое расточительство кажется просто диким!
Тут светло, хоть не видно ни одного светильника. Свет просто идет отовсюду, словно мерцает сам воздух. Тепло и свежо, пахнет домашним уютом и определенной роскошью. Мебели не слишком много, и на вид она довольно простая, зато все материалы натуральные: дерево, сталь, камень, стекло — никакого пластика и резины! Откуда-то издалека льется приглушенная музыка, вибрирующая восхитительными созвучиями и аккордами.
— Доброе утро! — голос раздается совсем рядом, я резко оборачиваюсь.
На меня спокойно глядит высокий седовласый мужчина. Фигура хозяина настолько
При всем при том, ему явно не откажешь в недюжинном разуме, внешней изящности и изысканности. Домашний наряд из рубашки и серых брюк сидит на атлетичной фигуре, как влитой — хоть сейчас на важное совещание! А можно — и в спортзал. Или погулять в парке, по зеленой траве… Внимательный взгляд голубых глаз прожигает насквозь, такому нет смысла врать — все равно ничего не утаишь. Смотрит на меня, а вроде бы и мимо, будто я прозрачный, как стекло.
Аура властного могущества придавливает настолько, что дар речи теряется; с трудом сдерживаюсь, чтобы не бухнуться на колени. Рот открывается и захлопывается обратно, я не в силах издать ни звука.
— Проходи, — мужественный баритон пробирает до костей.
Мужчина поворачивается, указывая рукой на ряд кресел; шагаю вперед, не осознавая собственных действий. Такому голосу невозможно противиться, любое его слово воспринимается истиной в последней инстанции.
— Садись.
Моя задница прирастает к креслу, а потом я полностью растворяюсь в его мягком плену. Однако же, несмотря на невероятное удобство, сна ни в одном глазу, расслабленностью даже не пахнет. Я собран и невероятно мобилизован, готов, как говорится и к труду, и, если понадобится — к обороне.
— Меня зовут Виктор Семенович, глава Социального Комитета по сто тринадцатому кругу.
Даже не знаю, как реагировать. После всех этих имен — Тей, Мари, Август, Франко — вполне обычное «Виктор» кажется слегка инопланетным. А тем более — «Семенович»! Звучит, как будто персонаж классической литературы внезапно попал в мир комиксов.
— Я вижу, жизнь тебя, все же, учит, — усмехается мужчина, отводя взгляд в сторону, — Ты можешь говорить!
Оцепенение отпускает, скованность исчезает мигом. Аура силы все еще давит, но теперь как фон, не столь целенаправленно. Встрепенувшись, всем видом показываю готовность к диалогу. Чувствую, что от меня чего-то ждут. Напрягая имеющиеся извилины, могу выдавить из горла только тонкое и писклявое «Здравствуйте!»
Виктор Семенович устраивается поудобнее, вытянув ноги далеко перед собой. Могучие ладони скрещиваются на груди, пальцы переплетаются; глаза прикрыты, лицо расслабленно.
— Рассказывай, — повелевает он.
И я приступаю. Поддавшись неожиданному приступу словоохотливости, разбалтываю все, что знаю, с самого своего перерождения и вплоть до текущего момента. Язык, словно лишившись костей, мелет без умолку, не брезгуя самыми личными подробностями. Успеваю только удивляться собственной болтливости, не переставая при этом сыпать фразами с коротким прерывистым придыханием. Только лишь дойдя до темы Сопротивления, стараюсь не то что исказить — нет! — немного смягчить углы, обойти самые острые и скользкие вопросы. Удается с трудом и не то чтобы так уж хорошо, но я доволен и этим. Ибо остановить пространный монолог не имею ни сил, ни, что гораздо страшнее — желания.