Длань Одиночества
Шрифт:
Став совсем тонкой, Ирония незаметно пересекла воздушное пространство и прижалась к куполу, вглядываясь внутрь. За стеклом действительно никого не было. Только неподвижный сумрак. Странно. Возможно, они спустились в кратер, что бы лично бороться за свои интересы. Тогда она, возможно, впервые зауважала бы их. Но, скорее всего, собрание просто разбежалось, потеряв концентрацию. Ждет, что все разрешиться само собой. В конце концов, кто-нибудь предпримет… Что-нибудь.
Опустившись ниже, Ирония отыскала незапертую арку и пробралась
Наконец, Ирония достигла уровня кратера. В огромном помещении горел всего один прожектор. Его свет легко проникал сквозь старый, почти развеявшийся дым. Освещал он последнего свидетеля того, что случилось здесь. Прима-образ Здравомыслия сидел на вздыбившейся земле, глядя в одну точку. Он напоминал теперь старика в хламиде, покорившегося своей судьбе. Мудрого, но беспомощного.
Ирония пересекла арену. Приземлившись рядом с примом, она долго смотрела на него, прежде чем заговорить. Поэтому он оказался первым.
— Они ушли, — сказал он. — Сказали, что вернутся сюда хозяевами. И я верю им.
— А где Ложа? — спросила Ирония.
— Ушли, — повторил образ. — Но эти ничего не обещали.
— Так я и думала.
Здравомыслие посмотрело на нее снизу вверх.
— А ты кто? Убийца? Я могу за себя постоять.
Ирония фыркнула.
— На что вы надеетесь? Чего ждете? Почему ты просто сидишь тут?
Образ не сводил с нее глаз.
— Я должен быть здесь. Если уйду, все закончится гораздо быстрее.
Он поник, вернувшись к созерцанию чего-то, притаившегося среди осколков гранитных плит. Ирония проследила за его взглядом и увидела руку в серебристой латной перчатке, торчащую из земли.
Ножиданно для себя, Ирония наклонилась над Здравомыслием и похлопала его по спине.
— Воля выстоит, — сказала она. — Максиме сильна, негатив силен, но мощь развратила их и сделала беспечными. Жертва еще жива и она движется к победе. Я сделаю все, чтобы помочь ему.
Образ еще раз поднял взгляд. Он словно увидел Иронию заново.
— Кто ты?
— Я представитель серой стороны. Сущностей, которые понимают, как важны оттенки и полутона. Мы балансируем между черным и белым, сохраняя благоразумие. Ненавидим фанатиков и крестоносцев, коей и является проклятая и презираемая Максиме.
— Вас много? — спросил прим. — Вы поможете нам?
— Множество, — с тоской сказала Ирония. — Было когда-то. Но Максиме переманила мой род на свою сторону. Серое пропало среди черноты. Некоторые стали абсолютно светлыми, пытаясь усилить позитив. А те, кто еще балансирует, не хотят вмешиваться, чтобы сохранить исключительность. Так что серые
Здравомыслие печально покивало.
— Спасибо. Мы сейчас рады любой помощи. Скажи, зачем ты явилась, я попробую быть полезным в свою очередь.
Ирония достала из поясной сумки нож.
— Я должна захоронить это.
Здравомыслие отстранилось.
— Что это?
— Часть предательницы. Ее кость. Я хочу оставить ее в мире жертв, чтобы это скверное оружие не вернулось никогда.
Прим здравомыслия поднялся. Осторожно, с недоверием, он потянулся пальцами к оружию.
— Нет, — Ирония сразу же спрятала его. — Оно чуть не совратило меня. И с вами может сделать то же самое.
— Но это могло бы… — образ вздрогнул от собственных амбиций. — Отдай его жертве! И тогда Максиме можно будет ранить и убить!
— Нет! — возразила Ирония. — Аркас тем более не должен касаться этого оружия. Он и так склонен симпатизировать предательнице. Этот нож полон вранья и злости. Через него Максиме окончательно склонит Аркаса на свою сторону!
Здравомыслие сгорбилось.
— Досадно. Такой шанс покончить со всем раз и навсегда.
Образ поглядел на торчащую из земли конечность и закричал:
— Да, мы были хладнокровны! Да, возможно был другой способ бороться с Одиночеством, не обрекая людей на страдания! Мы могли бы бороться с ним силами одного лишь позитива! Но надолго бы нас хватило? Не знаю, почему Максиме думает, что жизнь миллиардов не стоит одной. Возможно она добрее и справедливее всех нас.
Здравомыслие тяжело опустилось на землю.
— Может быть, страдая, она узрела истину. И не может теперь поступить иначе.
Стены Центра негромко бухали и скрипели. Прожектор мигнул, приглушив сияние.
— Но мы не можем сдаться. Только не такому беспринципному врагу как Геноцид. Клянусь Фантазией, Максиме сделала все, что могла, чтобы мы не поняли ее!
Ирония терпеливо ждала.
— Мир находится внизу. Его сторожат множество дверей. Мы восстановили их после побега Максиме. Возьми ключи.
Ирония осторожно приняла из дрожащих рук Здравомыслия необычную связку отмычек. Они свободно скользили по золотому кольцу, напоминая солнечный круг.
— Ты доверяешь мне такую драгоценность? Не боишься, что я Ложь?
Эти слова, похоже, оскорбили Здравомыслие.
— Винишь меня в полной слепоте, — сказало оно мрачно. — Но это не так. Уходи.
Прожектор мигнул, и свет его стал еще более глухим и рассеянным.
Двери в мир жертв казались неприступными, хотя пророк, в свое время, разорвала их как бумагу. Тяжелые заслонки, многократно укрепленные листами стальной воли. Их запирали уходящие в стены и потолок перекладины в десятки раз толще Иронии. В поверхность дверей были вплавлены цветные кристаллы. Их мозаика рассказывала, как человек воздвиг собой стену, чтобы остановить наплыв негатива.