Длинная тень греха
Шрифт:
Какой к черту миллионер? Помилуйте, господа хорошие! У него же ничего нет! Все имущество принадлежит его молодой жене. Которая в свое время работала в модельном бизнесе, и очень там преуспела. Не верите? Так это ваши проблемы!..
Теперь, когда он решил вернуться в прежнюю семью, все так и выйдет как раз.
Все имущество — Ленкино. А он… Он, получается, пролетарий.
Ленка, конечно, не ерепенилась никогда, понимала, не дура, что без него ей со всем этим добром делать нечего.
Сломал бы хребет, на раз два!
В
И теща эта — паскуда большеротая… Говаривали, что будто бы у Самого когда-то служила на посылках. Уж она-то подсуетится, сомневаться нечего…
— Она сотрет меня в порошок, — вдруг проговорил он вслух и тут же испугался. — Нет, Тань, ты не подумай ничего такого… Просто… Все на ней, на Ленке. И бизнес я на нее перевел, так надо было. И дом…
— А он тебе очень нужен, Гришенька? — Татьяна внимательно посмотрела на него, потом перевела взгляд на свои руки, скрещенные на полном животе. — Здесь-то кому жить? Дети выросли, разлетелись, кто куда. Я вот совсем одна кукую! Зачем тебе все это, Гришенька? Много ли нам с тобой на старости лет нужно?
— Дура! — вдруг заорал он на свою бывшую жену. — Дура деревенская! Как была ты ею, так и осталась! Зачем мне все это?! Да затем, что хотел на старости лет задницу свою не на русской печке греть, а на золотых песках курортных! И чтобы дети мои ни в чем не нуждались еще очень долго и чтобы…
Она не дослушала его гневную речь до конца. Знала, что последует дальше. Она встала — его бывшая, умная жена — и ушла в свою спальню. Закрыла дверь и дважды демонстративно повернула ключ в замке.
Еще задолго до разрыва они поделили квартиру пополам: у каждого была своя спальня, свой отдельный кабинет, и даже часы посещения кухни были строго регламентированы.
Они почти ведь не общались и не виделись перед тем, как он навсегда ушел из дома. А если доводилось вдруг в неурочный час пересечься, то она тут же уходила в свою спальню и запиралась там изнутри. Как вот сейчас.
Это что же… Что же, ничего не поменялось, так?! И все так же, как и раньше?!
Он что-то пытается ей доказать. Она уходит в глухую оппозицию, не желая ничего с ним обсуждать и…
Ни черта у него с ней не выйдет, вдруг понял Писарев отчетливо. Не просто же так он ушел тогда. Не просто так копилось и разрасталось день за днем общее недовольство друг другом. И непереносимость эта, когда на сто двадцати квадратных метрах вдруг тесно становится. На что он надеялся, собственно, вернувшись?! На то, что она или он стали за годы, проведенные врозь, другими?!
Нет, господин Писарев. Так не бывает. Чудесного перерождения сразу и вдруг не случается. И коли уж сподобила судьба им разбежаться через столько совместно
Писарев выбрался из-за стола. Прошел в прихожую и в раздражении принялся вновь одеваться. Короткая дубленка на плечи, любимая меховая кепка на голову, ботинки он по старой привычке не снимал. И чего снимать, коли снег на улице, где запачкаться-то успел.
— Тань! — позвал он громко и прислушался. — Я ухожу, Тань!
Тишина в ответ.
Глупо, конечно, получилось. Григорий Иванович недовольно сморщился своему отражению в семейном зеркале.
Чего было этот балаган затевать? Зачем ее позвал? Поддался минутной слабости? Почувствовал себя слабым, всеми покинутыми? Пень старый…
А-аа, ну и ладно! С кем не бывает! Зато теперь будет знать, что назад пути никакого нет. Что их совместная жизнь с Танькой обречена.
А с Ленкой…
Вот про Ленку следовало бы поосторожнее думать. Тут все мутно как-то, без прогнозов. Разбираться еще и разбираться. Ладно, времени навалом.
Сейчас позвонит домой из машины. Если она дома, говорить с ней не станет. А если нету ее, что же… Придется сначала заехать в ювелирный магазин, работающий круглосуточно, а потом уже к теще. Хотя, какая она к черту теща, если моложе его почти на десять лет. Запросто могла бы дочь свою заменить в его постели, кабы не была такой стервозиной…
— Тань! — снова прогорланил Писарев, поправляя перед зеркалом седые виски, взъерошенные кепкой. — Тань, я ухожу!
— Это я уже слышала, — тихо обронила бывшая жена от двери в гостиную, заставив его вздрогнуть от неожиданности. — Слышала несколько лет назад, Гриша. И смогла с этим смириться. И переболела вроде. Зачем же ты сегодня снова, а, Гриша?!
— Ладно… Ты это… Тань, зла на меня, дурака старого, не держи… — Писарев повернулся к ней и виновато улыбнулся. — Сама же знаешь, что у нас с тобой не получилось бы… Так я пойду, а?
— Ступай, Гриша, ступай, дорогой, — повернулась и, не дожидаясь, когда за ним закроется входная дверь, снова ушла к себе.
С явным облегчением покидал он сегодня свой бывший дом. С куда большим облегчением, чем тогда, когда уходил отсюда впервые. Получается, что не зря ушел…
Григорий Иванович медленной походкой подошел к своей машине, но садиться в нее не спешил. Несколько минут стоял возле, рассматривая светящиеся окна своей бывшей квартиры, и к радости своей ничего, кроме облегчения, не чувствовал. Потом полез в карман за мобильным телефоном. Надо бы уже и определиться с Ленкой-то, где ее черти носят, когда муж ее законный едва с ней не развелся. Она ведь даже и не подозревает ни о чем таком, сидит небось у мамочки в диванных подушках и ревет, распухая лицом. Ревет и ругает его, и оплакивает свою загубленную молодость. Дуреха! Куда он от нее денется…