Длинная тень

Хэррод-Иглз Синтия

Криспиан тут же поправился:

– Я же не говорил, что он станет победителем. Я просто сказал, что мне он очень нравится. Ну, ладно, леди! Вам удобно? Скоро выведут лошадей для парада. Фэн и Нэн, подвиньтесь-ка, чтобы мы с Фрэнком могли сесть рядом с графиней.

Девушки беспрекословно подчинились, но Фрэнк вытянул руку и галантно сказал:

– Ни в косм случае, Крисп, мы не должны причинять дамам такого беспокойства. Кузина Фэнни, пожалуйста, сядьте на место. Мы великолепно разместимся у ног дам и будем развлекать их.

Криспиан озабочено огляделся:

– Черт побери, Фрэнк! Если я сяду, то уже никогда не подымусь. Фэн не возражает, чтобы немного потесниться, не так ли, Фэн?

Но Фрэнк не позволил ей этого сделать

и, улыбаясь, решительно устроился у ног Фрэнсис, тем самым не давая ей возможности подчиниться брату. Крисп со стонами и руганью с трудом пристроил свое грузное тело между Сабиной и Анной, тяжело вздыхая, но без обиды, потому что Фрэнк все всегда делал правильно. Аннунсиата удивленно переглянулась с Кловисом, заметив при этом, как залилась краской Фрэнсис, когда у ее ног расположился Фрэнк. Лицо девушки осветилось радостной улыбкой, которая значила нечто большее, чем благодарность за ту маленькую услугу, которую он ей оказал. Фрэнк поднял глаза на Фрэнсис, и Аннунсиата подумала, что вряд ли он понимает, как относится к нему кузина. Бедной Фэн было уже двадцать четыре, ей давно пора замуж, но ее отец был очень болен, а Криспиан – слишком ленив, чтобы искать партию для сестры. Кроме того, четыре года назад, после смерти матери, она осталась за старшую, на ней лежали все заботы по хозяйству, и Криспиан, вероятно, решил, что ей уже никогда не выйти замуж. Анна, полная противоположность Фэн, была мягкой, аппетитно пухленькой, простой девушкой, охотно со всеми соглашавшейся. И хотя ей уже исполнился двадцать один год и, по мнению Криспиана, замужество ей тоже не грозило, она была вполне счастлива, посвятив себя брату и сестре и не особенно интересуясь тем, что происходит вне стен дома. Кловис, уловив направление взгляда Аннунсиаты, тихонько извинился перед ней и направился к Анне, чтобы немного развлечь ее. Аннунсиата мысленно поаплодировала ему за этот акт милосердия, несмотря на то, что сама осталась без компании.

Брен и Ферн, с визгом и лаем шныряя под ногами собравшихся, пролезли к Аннунсиате и ткнулись в ее руки, а успокоившись, примостились у ее ног, занимая очень много места. Следом за ними пришел Ральф.

– Дорогой, забери собак, – жестко сказала Аннунсиата, и Ральф, взяв их за ошейники, вывел из павильона.

– Можно мне присесть? – спросил он нетерпеливо. – Скоро начнется состязание.

Участники первого заезда подъехали, чтобы засвидетельствовать почтение графине и остальным членам семейства и дать им возможность полюбоваться лошадьми. На поле заключались пари, и все, даже слуги, хотели поставить хотя бы на одного скакуна.

Каких только лошадей здесь не было, начиная от пони и кончая плужными. Участники состязаний отличались не меньшим разнообразием. Тут были друзья дома, джентльмены из города и их сыновья, сквайры из ближайших поместий, фермеры с соседних земель, ремесленники и даже цыгане, которые к павильону не приближались, но бросали туда любопытные взгляды, крепко держа поводья своих тяжеловозов.

– Я выведу породу мулов, – прошептал Ральф Аннунсиате, когда этот странный парад кончился. – Сюда приходил один сумасшедший старик из Гэлтреса, который хотел, чтобы его маленькая дочь участвовала в параде верхом на тягловом быке.

Аннунсиата засмеялась:

– Не верю. А, вот и твои лошади. И, надо сказать, выглядят они великолепно.

Кловис, услышав эти слова, бросил поверх головы Фрэнка:

– Ты, конечно же, пожадничал, когда назначал приз, заранее зная, что он не уйдет из твоих рук. Признайся, Ральф, ты устроил все это для себя?

Мартин, который должен был выступать на молоденьком Ориксе, подошел поклониться мачехе и показать ей лошадь. За ним стоял Хьюго, которого распирало от гордости и возбуждения, потому что он должен был участвовать в скачках на Лионе. Он ожидал своей очереди получить порцию внимания от матери и ощутил укол ревности, когда увидел, как Аннунсиата, вытянув из волос зеленую шелковую ленту, повязала

ее на руку Мартину со словами:

– Носи мои цвета, Мартин. Ты обязательно победишь.

Мартин поблагодарил и отошел в сторону. Хьюго вскочил на Лиона, нетерпеливо перебиравшего ногами, но тут через задний полог павильона вошел Джордж, подошел к матери и нежно потерся о ее щеку. Она с улыбкой обернулась. Хьюго, никогда не умевший красиво подать себя, направляя Лиона вперед, не сумел стереть с лица кривую мину. Мать нахмурилась и сказала:

– Ради всего святого, Хьюго, сядь ровнее и улыбнись. Ей-богу, Лион слишком хорош для тебя.

Хьюго отвернулся и отъехал. Слезы жгли его глаза. «Я не буду плакать, не буду плакать», – убеждал он себя. Никто не должен видеть его слез. Но образ сводного брата – красивое лицо, выглядывающее из-за плеча матери, прямые светлые волосы, смешавшиеся с ее темными кудрями, – горел в его мозгу.

Мужчины поднялись, чтобы оседлать лошадей, а остальные – чтобы сопровождать заезды. Женщины начали заключать пари и делать ставки на заезд. Аннунсиата с удовольствием наблюдала за тем, как Мартин на Ориксе обменивается, с заботливой помощью Тома, последними замечаниями с распорядителем состязаний, и затем заключила пари с другими членами семейства. Фрэнсис поставила все наличные деньги на Фрэнка и села на место, стискивая руки в ожидании его победы и покраснев от беспокойства, что кто-нибудь заметит ее выбор.

Подряд прошли три заезда, заняв почти целый день, потому что собрать всех наездников в одном месте и в одно и то же время и удержать там для старта было очень трудно, а заставить их стартовать одновременно – почти невозможно. Но, наконец, они все-таки тронулись. Участники состязания должны были сделать широкий круг по полю и вернуться на место старта; зрители в неимоверном возбуждении приветствовали своих фаворитов громкими криками, а те, кто сопровождал заезд верхом, размахивали хлыстами и время от времени прикладывались к фляжкам и бутылкам, предусмотрительно захваченным с собой, и иногда выпадали из, седла. Кое-кто из зрителей пострадал, хотя серьезных увечий не было ни у кого; один очень толстый сквайр, тихо выпав из седла прямо под дерево, потерял сознание и пролежал там весь день, причем все проходившие мимо были убеждены, что он просто пьян и спит; а какая-то беременная селянка, разволновавшись, родила прелестного сына прямо рядом с ареной для петушиных боев.

Первый заезд начался с конфуза: лошади, слишком долго ожидавшие старта, так перевозбудились, что когда, наконец, Ральф взмахнул платком, некоторые из них рванули в противоположную сторону. Среди этих наездников-неудачников был и Хьюго, и к тому времени, когда он сумел развернуть Лиона, лидеры заезда прошли уже более половины дистанции. Этот заезд выиграл йомен по имени Франклин на огромном жеребце, которого он вывел сам, смешав кровь своих тягловых лошадей и быстрых лошадей морлэндской породы. Как и большинство прогрессивно мыслящих фермеров, он сам разводил выносливых и сильных лошадей, экономя при этом массу средств. Он удачно стартовал в заезде, а его жеребец, обладавший спокойным нравом, гораздо спокойней реагировал на толпу, чем другие лошади. Ральф, поставивший много денег на собственных лошадей, очень расстроился, но сказал:

– По крайней мере, заезд выиграл потомок Кингскапа, хотя и не совсем тот.

Во втором заезде победил джентльмен из города, хотя Хьюго, наконец справившийся с Лионом, отстал от него совсем немного и чувствовал, что выиграл бы, будь дистанция чуть-чуть длиннее. Когда к нему подошел Мартин, он утолял жажду пинтой эля. Левая рука сводного брата была на перевязи.

– Ты ранен? – озабоченно спросил Хьюго. Мартина передернуло от боли.

– Бедный Орикс оказался между двумя подвыпившими йоменами на тяжеловозах, занервничал и скинул меня. Я повредил руку – не сломал, не волнуйся. Но, к несчастью, я не смогу участвовать в следующем заезде. Хочешь сесть вместо меня? Орикс шустрее Лиона.