Для писем и газет
Шрифт:
Следом вывалились родные и близкие.
Все смотрели на молодых, молодые дарили друг другу значительные улыбки; в их юношеском воображении проносились какие-то картины и дали, какие-то лиловые мотоциклы и отчаянная зависть подруг. Шампанское вскипало и трескалось, люстры свисали и позванивали…
Так длилось недолго.
Этот дивный миг их жизни был прерван появлением семьи Герасимчук, получившей свои благословления и выплывшей на своих волнах туда же, с той же целью тремя минутами позже. Была суббота, брачующихся было до черта, и вот, как выражаются
Сразу стало тесно и неприятно.
Тогда более молодая семья Герасимчук справедливо предложила клану Авдюшко уматываться. Наверное, им не хотелось, чтобы при таинстве распития брачного напитка мелькали посторонние лица.
Их по-человечески можно понять.
Со своей стороны, супруги Авдюшко на правах старшинства достойно объявили: «Успеете», «Это вам не буфет», «Не надо, не надо делать такие глаза!» и пр. Все это в доступной, легко усваиваемой форме.
Повисла легкая пауза.
Надо сказать, что более молодая молодая Герасимчук была по нынешним реактивным меркам немолода. Счастье далось ей с трудом, и ее решимость смести любой предмет, стоящий на этом пути, не имела границ. Поэтому она твердым шагом подошла к новобрачной Авдюшко и, не колеблясь, плюнула в бокал с искрящимся напитком.
Настала еще одна пауза, более короткая. Примерно, как мимолетное виденье. Затем раздался голос Авдюшко, взывающий к суженому: «Твоей жене будут плевать в бокалы с шампанским, а ты будешь смотреть?!» После чего худоватый Авдюшко вздохнул и плюнул на фату Герасимчук.
И тоже попал.
Пауз больше не было.
С криком «ага!» новобрачная Герасимчук вцепилась в белоснежные покрова, упорно подчеркивающие непорочность новобрачной Авдюшко, и сорвала их легко, как аптекарскую ромашку. Потом вступили женихи. Потом бояре, дружки и другое свадебное узорочье. Последними в ход пошли родственники, кое-какая брачная утварь и загсовский фотограф…
Когда раскрылась дверь, впуская новую порцию молодоженов, те оцепенели, потрясенные сценой, которую не могут забыть до сих пор. Хотя давно уже числятся в семейном разводе. Но развелись, кстати, совсем по другому поводу – супружеская незрелость.
Бой в зале был скоротечным. Стеснялись возможной милиции. Поэтому облегченно вывалились на улицу, где стояли цугом автомобили, опутанные свадебными лентами и веревками. Вид этого благолепия остудил сражающихся брачующихся. Хотя женщины по идее своего пола только-только раскалялись, так что молодых Авдюшко и Герасимчук, например, разливали специально принесенной водой «лимонад», поливали прямо из бутылок, мало приспособленных для активного полива.
В общем, разошлись без потерь.
Были, правда, ошибки, понятные в наше время, когда люди на свадьбе видятся впервые: например, войско Авдюшко сильно помяли и извозили обличьем по полу своего же, Сеню Волкова, чьего-то брата.
Собрались ехать на свадебное пиршество. Еще звучали эхом отдельные призывы и крики со стороны женского состава. Так, старшая Герасимчук, подвязывая юбку
– Все кривоногие, и таксисты ваши сволочи, глянь, какая рожа, у! Убийца!
На что сын ее успокаивал:
– Мама, это же наш таксист!
На что мать, не меняя интонации, продолжала:
– Скажите спасибо, что я его не позвала! Он за пятерку мать родную кокнет, а я бы ему десятку посулила! Поехали!
Разъехались.
Осталось перед загсом много лепестков, какие-то кудри и брови, какие-то бежевые квитанции и пиджак жениха Герасимчук с отпечатками чьих-то кроссовок…
Дальше события разворачиваются так.
В 20 часов 8 минут того же дня, находясь в ресторане «Янтарь», молодая Авдюшко вышла в туалет освежиться. Они отмечали свое событие на втором этаже. И вот, стоя перед зеркалом и находясь под впечатлением от своей внешности, она заметила, как в это же помещение вошла молодая Герасимчук, дыша теми же шелками и туманами. Они отмечали свое торжество там же, но на третьем этаже. Соперницы встретились взором и в следующий миг покрылись потом и изморозью…
Тут нужно зажмуриться и передохнуть перед описанием последующих, холодящих душу сцен. Но жизнь опережает самую смелую фантазию: не случилось ничего! Они разошлись, как в море корабли. Они мгновенно поняли, чего будет стоить перенесение утреннего братоубийства на почву учреждения, как бы самой природой призванного будить в человеке здоровое чувство здорового соперничества.
Они вернулись к себе под звуки «горько! горько!» и мирно довели обряд до конца, доказав тем самым, что разум всегда берет верх над темными инстинктами, которые сплошь и рядом отмечали деятелей прошлого.
В частности, Монтекки и Капулетти.
День писателя
Проснулся ровно в шесть часов. Как и намечал. С удовольствием послушал гимн. Вспомнил, что с сегодняшнего дня решил работать и работать.
Снова уснул.
Проснулся без пяти восемь. Вспомнил, что собирался в шесть, расстроился. Вспомнил, сколько нужно сделать. Расстроился так, что снова уснул.
В десять в дверь постучала соседка, сказала: «К телефону». Поднялся и пошел к телефону. Вместе с матрацем. Уснул там же, лежа головой на говорящей трубке.
Приснилось, что я оленевод, и фамилия у меня Марк Либерзон. И сколько я этим идиотам ни доказывал, что у оленевода не может быть фамилия Либерзон, они бросили трубку, и она пикает над самым ухом. Проснулся от того же самого.
Снова поудивлялся на этих идиотов.
В ванной почистил зубы, посмотрел на язык, сказал: «Ну и язык!» Причесался, посчитал, сколько упало волос. Потом – сколько осталось. Вышел в приподнятом настроении. Но тут вспомнил, что собирался работать. Вернулся и стал рассматривать язык более тщательно. Сказал: «Все!» Пошел к машинке. По дороге вспомнил, что надо поесть. Вспомнил, что нечего. Стал искать, что бы поесть. Вспомнил, что вчера тут была одна поэтесса, принесла стихи и сырники.