Для смерти день не выбирают

Керник Саймон

Но была ли Хейди Робс той девочкой, которую я искал? Я прокрутил номер за 5 марта, не нашел ничего, просмотрел следующий. Короткая заметка отыскалась в правой колонке на второй странице, между сообщениями о забастовке рабочих в аэропорту Хитроу и англо-американскими бомбежками военных объектов в Ираке. В заметке говорилось, что, хотя тело девочки и не найдено, Джону Мартину Робсу предъявлено обвинение в убийстве дочери, в связи с чем ему надлежит явиться утром в суд. И снова никаких фотографий — ни жертвы, ни обвиняемого. Больше всего меня заинтересовало отсутствие тела. Именно труп в большинстве случаев дает полиции улики, подкрепляющие предъявленные обвинения. Без улик убедить присяжных и добиться для обвиняемого реального приговора невероятно трудно. Похоже, у полицейских было на Робса что-то

еще, но что? Обычно между арестом и судом проходит как минимум шесть месяцев — иногда этот срок растягивается до года, — и для меня это означало еще несколько часов работы в архиве. Впрочем, был и другой, более быстрый способ. Я решил воспользоваться Интернетом.

У противоположной стены стояло несколько столиков с компьютерами, имевшими выход в Сеть, и один из них был свободен. Я щелкнул мышью, и на экране возникли строка поиска и предложение ввести ключевое слово. Часы показывали без пяти четыре. Я вбил два слова — «Джон Робс».

Через пару секунд страницу заполнил список упоминаний в хронологическом порядке. Верхние места занимали заметки из тех самых мартовских номеров «Таймс». Следующее появилось только 26 октября — несколько строчек о первом дне судебного заседания по делу Джона Робса, обвиняемого в убийстве собственной дочери. В номере газеты от 28 октября приводились подробности свидетельства обвиняемого, со слезами на глазах утверждавшего, что ему ничего не известно о смерти дочери, но так и не сумевшего объяснить, как в доме появились нож со следами ее крови и окровавленная одежда девочки. Однако процесс, по-видимому, не возбудил большого интереса ни у средств массовой информации, ни у широкой публики, поскольку статья была короткая, а фамилия Робса исчезла со страниц «Таймс» до 3 ноября, когда газета известила читателей, что подсудимый признан виновным в убийстве и приговорен к пожизненному заключению.

На сей раз в номере были фотографии — и отца, и дочери. На него я едва взглянул — тридцатишестилетний моложавый мужчина с вытянутым лицом и русыми волосами, разделенными косым пробором. На снимке Робс широко улыбался. Как часто бывает в таких случаях, на убийцу он не походил. А вот Хейди обманула мои ожидания — на вид меньше двенадцати, прямые светлые волосы и круглое в отличие от отцовского лицо. Улыбалась она так же широко, как и человек, которого сочли ее убийцей, и на щеках у нее проступали милые ямочки. Глядя на нее, было трудно представить, что у этой девчушки могут быть проблемы с поведением.

Я долго смотрел на снимок, размышляя о том, что описание доктора Чини, хотя и весьма схематичное, соответствовало образу этого улыбающегося с газетной страницы ребенка. На мою долю выпало не так уж много трагедий, и за время службы я научился отстраняться от страданий других, в частности, тех двоих, причиной смерти которых сам и был. И все же последние события задели меня гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось. Я просто не мог воспринять гибель Энн Тейлор и Андреа Блум, двух девушек, изо всех сил старавшихся найти свое место в жизни, и убийство Азифа Малика как что-то постороннее, не касающееся меня лично. Сидя в полной тишине в затемненной, глухой комнате, глядя на фотографию девочки, беспомощной и одинокой, умершей семь лет назад и почти всеми забытой, я впервые за много лет почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Убрав с экрана снимки, я продолжал читать. Суд продолжался неделю, и Джона Робса признали виновным. Тело так и не нашли, но предъявленные обвинением вещественные доказательства, к которым прибавилась обнаруженная в ходе дальнейших поисков садовая перчатка с пятнами крови — два свидетеля подтвердили, что она принадлежала обвиняемому, — склонили чашу весов не в пользу отца Хейди.

Сам Робс признал, что поругался с дочерью накануне ее исчезновения, как он утверждал — побега из дома, и даже ударил дочь, но категорически отрицал какую-либо причастность к убийству. Присяжные, однако, не поверили отцу и после продолжавшегося четырнадцать часов совещания вынесли однозначный вердикт — виновен. В момент объявления приговора Джон Робс расплакался и лишь через несколько минут сумел взять себя в руки. Судья, огласив свое решение, охарактеризовал преступление как «уму непостижимое и дикое» и особенно подчеркнул

тот факт, что Робс «не осознал тяжести содеянного, не назвал никаких причин совершенного и не рассказал, где спрятал тело».

Я уже дочитывал статью, когда что-то привлекло внимание. Что-то в самом низу страницы.

— Господи… — прошептал я вслух, чем заслужил укоряющие взгляды соседей.

Шок был настолько сильным, что я секунд десять сидел в оцепенении. Не раз и не два мне угрожали оружием, в меня стреляли, и смерть казалась неизбежной, но то, что я видел сейчас, буквально приковало меня к стулу.

Потому что теперь я понял, что случилось.

Я вскочил, повернулся и быстро вышел из комнаты. Теперь я точно знал, что рассказ Энн Тейлор был правдой, что из-за этой правды ее убили и что двенадцатилетняя Хейди Робс стала жертвой педофилов. И еще я знал, что Эмме нужно как можно скорее добраться до родительской фермы, потому что в противном случае жизнь ее будет в смертельной опасности.

Опасность угрожала ей потому, что она, сама того не сознавая, подошла слишком близко к человеку, который — у меня не оставалось на этот счет ни малейших сомнений — был участником той мерзкой оргии семилетней давности. Этот человек постоянно появлялся там, где появлялся и я. И этот же человек выступал на созванной после объявления приговора Робсу пресс-конференции, где говорил, каким сложным и тяжелым было дело для всех, кто его расследовал, и что справедливость все-таки восторжествовала. Да и каких еще слов можно было ждать от человека, возглавлявшего то самое полицейское расследование!

От старшего инспектора Саймона Баррона.

Глава 38

Теперь все становилось понятным. С самого начала у них был свой человек. Человек, занимавший довольно высокую должность старшего инспектора уголовной полиции. Человек, имевший доступ к самой конфиденциальной информации, включая имя главного подозреваемого — Билли Уэста. Ему ничего не стоило, не привлекая к себе внимания, передать эту информацию своим сообщникам. Именно Баррон расспрашивал доктора Чини об Энн Тейлор, не сообщив о визите в Олдермастон никому из коллег. И по всей вероятности, именно он потчевал Эмму Нилсон небылицами о причастности Николаса Тиндалла к убийству Малика и Хана, отвлекая ее внимание от истинных преступников.

На улице уже стемнело, и машин стало больше. Я достал из кармана телефон, включил его и торопливо набрал номер. Руки тряслись, и палец нажимал не те кнопки. Я ругал Эмму за то, что она ввязалась в это дело, и проклинал себя за то, что не остановил ее раньше.

Телефон зазвонил — пришло сообщение. Я нажал кнопку возвратного вызова.

Эмма. Она заговорила быстро и взволнованно. Слышимость была плохая, и ее голос едва пробивался через помехи.

— Извини, Деннис, но мне придется вернуться. Работа не отпускает. Я сейчас на автостраде, где-то возле Суиндона. Только что позвонил Саймон Баррон. У него что-то есть. Похоже, у тех, кого мы ищем, свой человек в следственной группе. Предложил встретиться возле Уэмбли. Говорит, что хочет познакомить меня кое с кем. — Она назвала адрес офисного здания, добавив, что это промышленная зона в районе нового стадиона. — У меня сложилось впечатление, что ему и о тебе что-то известно. Кто ты на самом деле, Баррон, конечно, не знает, но упомянул о том, что расследование ведет кто-то еще и что этот человек уже разговаривал с Джеми Делли и доктором Чини. И еще он знает, что ты помогаешь мне. Сказал, что тебе бы тоже следовало там быть. В общем, я направляюсь туда. Сейчас… — она, наверное, посмотрела на часы, — без пяти час. Я приеду примерно через полтора часа. Надеюсь, встретимся. Позвони мне. Думаю, информация действительно важная. Поговорим потом. Пока.

Мир как будто растворился, и проезжающие мимо машины превратились в размытые силуэты. Я понял, что опоздал. Более того, я помог Эмме Нилсон сделать шаг к могиле. Мои часы показывали пять минут пятого. Даже если ей мешали пробки, даже если вместо полутора часов дорога отняла у нее вдвое больше времени, она все равно уже была там. И может быть, уже убита.

Сообщение закончилось. Я нажал «5» — перезвонить.

И услышал гудки. Ее мобильный звонил долго. Потом переключился на голосовую почту.