Дмитрий Русский
Шрифт:
Митяй почувствовал: на шее болтается что-то и мешает. Колокольчик, что ли? Вроде так рисуют козлёнка в сказочных книжках — с колокольчиком на шее. Наверное, чтобы волк особо искать не трудился: услышал звон, и — вот он…ужин. Или завтрак?
Он скосил глаза и увидел Оберег. Три сегмента на нём заполнены. И сразу мелькнуло: следующий — Иван. А он тут — в козлином облике. Надолго или нет? А вдруг на всю оставшуюся жизнь?
Митяй наклонился к траве. Перед ним — целый мир: паук размеренно сучил ножками, ползла зелёная гусеница по своим, насекомистым
Теперь, значит, траву есть придется? Особого голода Митяй не испытывал, но пучок травы, приноровившись, все-таки сорвал. И тут же выплюнул: гадость какая… Нет, не настоящий он козлёнок. Мозги остались прежними, память тоже, способность рассуждать не потерял, и тяги к зелёным насаждениям не испытывает вовсе.
Он вспомнил слова старого Палыча — учителя по труду. Что бы ни случилось, он, разминая в пальцах вечную свою папиросу, говорил: «Ничо, робяты, жись продолжается… Пожмёт, пожмёт, да и отпустит…».
Митяй мотнул кудрявой белой головой и помчался со всех ног вниз по пригорку.
И чуть со всего маху не врезался в камень. Был он серый, мшистый, стоял здесь, наверное, лет двести, не меньше. Митяй обошёл его со всех сторон, пока не увидел надпись. Ну, всё правильно. А как же иначе? Вот и путеводитель есть:
«Налево пойдёшь — в никуда придёшь, направо пойдёшь — никуда не придёшь, прямо пойдёшь — куда придёшь?». Да уж… Вот это, действительно, — определитель направления.
Митяй пошёл прямо. А что ещё оставалось? Итак — сплошной вопрос. Одним больше, одним меньше… Он двигался вдоль реки: хотя бы ясно, в какую сторону идёт. В лесу заблудиться проще. А лес уже начинался. Стояли частоколом ровные большие ели, с нижних веток свисал мох. Темень за ними — непроглядная. Казалось, чаща зажимает реку в тиски. Бережок становился всё уже. И тут на реке показалась лодка. Сидел в ней парень в белой рубахе, посвистывал тихонько, и лениво грёб широким веслом.
Лодка пристала к берегу, парень легко выскочил на песок, потянул на себя лодку. Митяй осторожно приблизился к нему. Тот оглянулся, снова свистнул, только теперь уже с удивлением и даже какой-то задумчивостью. Наклонился, руку протянул к Оберегу. Митяй не ожидал от себя такой прыти, но скакнул далеко в сторону.
Парень махнул ему:
— Да не шарахайся ты. Вижу: заколдованный. Что я, без глаз, что ли? Дурак ты, пропадёшь здесь один. Иди уж ко мне поближе. Уху варить будем.
Он снял лапти, забрёл в реку, повозил руками в воде и вытащил большую щуку. Она виляла хвостом из стороны в сторону, и блестящие капли сверкали на солнце. Щука открыла рот:
— Что скажешь, Емелюшка?
— Да вот, дружок ко мне прибился. Поговорить бы нам по-человечьи. И ещё — как всегда: огонь, котёл и рыбки. Стерлядки, пожалуй.
— Чищеной, Емелюшка?
— Да ты что? В прошлый раз филю какую-то подкинула. Что за филя? Не надо мне филёв заморских. Нашу рыбку, свеженькую,
Емеля бережно опустил щуку в реку. И почему Митяю казалось, что она улыбалась во весь щучий рот? Впрочем, наверное, улыбалась. Он уже перестал чему-нибудь удивляться.
Подошёл поближе. Уже и костерок горел, и вода в котле закипала. Емеля стоял по колено в воде, чистил рыбу. Обернулся к Митяю, улыбнулся хитро:
— Не боишься? Меня-то тебе нечего бояться.
— А кого?
Митяй обрадовался, что дар речи к нему вернулся: аж подпрыгнул. Видно, радость ему суждено проявлять как козлёнку.
Емеля слегка призадумался:
– Кого, говоришь? Да мало ли… Что на шее у тебя болтается, береги пуще глаза. Потому как — защита сильная. А ты кто, вообще-то? Чародей?
— Да вроде, нет.
— Откуда знак тогда? Я вас, волшебников, на своей жизни повидал. И все — словечка в простоте не молвите.
— Да я и сам не знаю, как здесь оказался. Зачем?
— Значит, надо. Просто так даже прыщ не вскочит.
Емеля порезал рыбу на крупные куски, покидал в котелок. Только теперь Митяй понял, как проголодался. Но сыру-траву всё равно есть не хотелось…
Тем временем уже стемнело. На небе появились редкие звезды. Уха поспела. Емеля расстелил чистую белую тряпицу, достал из котомки каравай. Усмехнулся:
— Придётся, видно, тебя с руки кормить. Хотя, стой. Похлебать из миски и сам сможешь.
— Попробую, куда деваться.
— Да уж, голод не тётка.
Емеля выудил из лодки помятую миску, налил в неё душистой ухи и поставил перед Митяем, а себе придвинул котелок. Митяю поначалу есть было неудобно, но что ж поделаешь? Губами он отщипывал хлеб от горбушки, прихлебывая мякиш ухой. Вкусно…
Потом Емеля отделил рыбу от костей и опять щедро наполнил ему миску. Скоро Митяй уже и дышать не мог — объелся.
После ужина Емеля сполоснул посуду и устроился спать в лодке. Позвал Митяя:
— Прыгай сюда. Места много не займешь, а мне теплее будет. С утра двинемся дальше.
Митяй прижался к тёплому емелиному боку и тут же провалился в сон.
Проснулся оттого, что солнце светило прямо в глаза. И казалось, что плавится золотом всё вокруг. Митяй выпрыгнул из лодки, побродил по мелководью. Увидел ручеёк, который сбегал в реку с бережка, напился воды. Емеля ещё крепко спал, и Митяй не рискнул отходить далеко. Мало ли…
Наконец, лодка покачнулась, Емеля приподнялся и потянулся. Поискал глазами Митяя, махнул ему:
— Иди сюда, чай пить будем.
И никуда Емеля не торопился, делал всё неспешно, с явной ленцой.
Опять запалил костёр, насобирал какой-то травки, покидал в котелок. Дух от него пошёл славный, медвяный. И показался Митяю этот запах таким знакомым…
— Ну, вот и готово. Приноравливайся.
Митяй дул на горячий чай в миске, пил мелкими глоточками. Что же дальше-то будет? Эти мысли никак его не оставляли. Хотя понял, что загадывать наперёд не получится.