Днем с огнем
Шрифт:
Я дернулся к выходу, но одернул себя.
— А на подходе не тянуло? Как в дом вошли, так и почуял?
Кошар сверкнул глазами.
— Я тебе, Андрей, не пес-нюхач, не равняй. Кровь услыхал разлитую, но то могла быть порванная крысоловкой грызунья. Или хрюшка, на мясо да сальце забитая.
— А сейчас ты так не думаешь? — уточнил я.
— Осведомиться надобно, вот, что я думаю, — в отворенную мной дверь стрелой вылетел Кошар.
Пока я шел до калитки, тот уже успел запрыгнуть на край забора, вздыбить шерсть, обшипеться. А после
— Дурная там смерть. Не скотина пала, человечья кровь разлита. Внутри дома.
— Не было печали, приехал на дачу Андрей, — закатил я глаза. — И что теперь делать будем, советчик?
— Законникам весть слать, — ответил советчик. — И держаться самим подальше. Нет, ну якая ж неудача!
С последним я был полностью согласен, выходной, судя по всему, был запорот. А вот что до держаться подальше: как тогда мне объяснять тому же Сергею Крылову, что стряслось на соседнем участке? А может, там и вовсе не по "особому" профилю происшествие? Придется идти.
Когда я озвучил свои соображения, овинник интереса не высказал, но и спорить не стал. Выходит, не пустые аргументы привел — прям повод гордиться собой.
Я дошел до соседской калитки, никого не встретив. Ничего странного в этом не было: наш участок был предпоследним по дороге, а Дарьи Ивановны — крайний. Два участка напротив в дни моего беззаботного детства выкупил один кооперативщик, затеял стройку с размахом, а после влип в неприятности в девяностых. Стройка встала и больше не возобновлялась, зарастая крапивой и постепенно разрушаясь.
Этими отвлеченными воспоминаниями я унимал мандраж: на стук по дереву никто не откликнулся, калитка легко отозвалась на толчок, открыв ухоженный, весь в цветах и кустарниках, участок.
— Дарья Ивановна! — на всякий случай повысил голос я, переминаясь на дорожке из крупных, поросших боками мхом камней. — Соседский сын с визитом вежливости. Впустите?
Какая-то часть меня уже знала, что впускать меня некому. Дверь деревянного домика открылась, как и калитка, без всяких ключей. Внутри дома тетки Дарьи я прежде не бывал: они с ма не особенно ладили. В узенькой прихожей, где стоял рядок обуви, висели плащ и дождевик, я еще раз прокричал свою речь гостя. Запихивая поглубже немалым усилием дурные предчувствия, прошел дальше в дом.
Ответить мне не могли. И прав, кругом прав был Кошар: кровь, много крови, смерть и "держаться подальше". По каждому из пунктов угодил в точку заревой батюшка. И про весть законникам не ошибся: лежащая на спине в луже собственной крови женщина явно проходила по их ведомству. О том намекали раскуроченная грудная клетка, разодранное горло и вспоротый живот с вытащенными наружу кишками. Свет из оконец падал на лицо жертвы, игриво отражаясь от уложенных поверх глаз крупных монет: одна — двуглавым коронованным орлом смотрела на меня, другая — коронованным же профилем тучной дамы. Но более всего о срочности звонка именно Крылову говорила надпись по обоям в цветочек: "А блядям и видмам
Нехороший дух ударил мне в ноздри: похоже, от зрелищности вида я ненадолго забыл про дыхание. Обратно на улицу я чуть ли не кубарем выкатился. Поборов позывы к избавлению от завтрака, достал мобильный.
"Нет сети", — сказал аппарат.
"Кто б сомневался!" — я прошипел что-то нецензурное (не одному Кошару шипеть), отправился искать сеть — вне двора Дарьи Ивановны.
Обнаружив сигнал уже у своей калитки, тщательно описал Сергею увиденное. Прослушал второй сезон сериала про "блинную", а после — требование оставаться на участке до прибытия самого Сергея и его начальника.
Потом меня колотило: мелкой, противной дрожью, унявшейся, что странно, от умывания холодной водой. Съездил за город, развеялся! Нашел мангал с шампурами, расчистил площадку, потренировался в разжигании огня своими — внутренними — силами. Была мысль позвать Митина с Находько на шашлыки… Три раза: ага.
Меня слегка растормошил Кошар, заявивший, чтоб я поменьше думок думал. И что тетка навряд ли нарочно убилась под мой приезд. Стыкнулись в одном отрезке времени некстати, так злосчастья случаются.
Смутил меня: определенно, когда тетке кишки выпускали, ей похуже пришлось, чем мне от сорванных планов на отгульные дни.
На этой безрадостной мысли я подхватил авоську и потопал до ручья. Ехать служивым долго, а хотя бы одно дело сделать следовало.
Ручей, прозрачный до донышка, журчал свои ручейковые песни в обрамлении яркой зелени. Успокаивал. Я отправил карасей в вольное плавание, постоял молча на бережке. Повспоминал, как прыгал по корням и камням тут мальчишкой. И побрел обратно, чтобы не разминуться с сыскарями, едущими в наш тихий загородный уголок по скорбному поводу.
Я успел расчистить подход к дому от палой прошлогодней листвы, смести грязь по первому этажу, кое-где даже пыль протер. Почаевничал с Кошаром, заел стресс прихваченными из городской квартиры бутербродами. Задал давнишний вопросец, что вертелся на языке, но как-то раз за разом откладывался ввиду более важных тем.
— А почему караси, а не пескари? — я сыто щурился, почти уже не напрягаясь от факта, что в соседнем доме — труп. — Пруды Пискаревские. "Премудрого пискаря" Салтыкова-Щедрина я читал по детству. Сказка не детская, мне в шесть лет не понравилась, но название запоминающееся.
— Так Карасич, это в воду не гляди, назначенный, — ответил Кошар. — Покуда град строился, водоемам меняли русла, сушили. Где-то и новые разрывали.
— Меняли топографию, — заполнил я иронией паузу, пока шерстистый дожевывал свой бутерброд.
— Иные водники оставались не у дел. Они, знаешь, тесниться не любят, у них каждая водоросль на счету, всякая рыбешка под приглядом. Такие неудельные плывут на поклон к большаку. Большак, как дно новое разрывают, правит бывшего никчемного к делу.