Днем с огнем
Шрифт:
— Сгорит — зло поуменьшится, — пожал могучими плечами собеседник. — Оставить — отражения потянет одно к одному. Зеркала всюду есть. Зло легко отражается в глади. У людей будучи, станет их подчинять. Корежить их разум, подминать их волю. Люди слабы, покорятся. Гладь разбита — будут разбиты и люди. Кто сам с высоты и о землю. Кто близких на части разделит. Может, будет иначе. Может, зря я лью воду. Может, мы запоздали с вмешательством. Что будет — за пеленой. Мне не подвластно.
"Тучеводец отыщет тебя. Согласись".
И я бы согласился, не будь в его речи ненавязчивого
"А еще будут плюшки и молнии", — нашептывало мне мое пламя.
— Могу ли я поразмыслить? — спросил я. — Малый срок. День-два — просто, чтобы не сгоряча принимать решение?
Чеслав остановился.
— Можете. Мой ветер будет дуть так, чтобы услышать зов. Решитесь, скажите: "Чеслав, согласие мое тебе". Ветер донесет. Отыщу вас сам. Слова сами по себе ни к чему не обяжут. Они — намерение в звуке. Детали озвучим, заверим перед ликом Луны сообща. Не забудьте о грозе! Отыщите надежную кровлю.
Резкий порыв ветра взметнул пыль и мелкие камушки с мостовой. Когда я проморгался, богатырской фигуры справа от меня уже не было. Планетник ушел, оставив меня вариться в котле сомнений и недосказанности.
Встречу Джо назначил в ресторанчике неподалеку от Зеленого моста. С оформлением под морскую (и даже, скорее, пиратскую) тематику. Он с супругой ожидали меня в отдельном зальчике, вроде погребка или нижней палубы корабля, как это представлял себе дизайнер. Там были кирпичные стены, с участками камня и белой штукатурки, длинный стол, стулья с треугольными спинками и бочонки, якобы вмурованные в стены. И рожковая люстра на натянутых цепях.
Занятный антураж, только черно-белый плиточный шахматный пол выбивался. И невольно отвлекал мое внимание после разговоров о шахматных партиях.
Евгений восседал "во главе стола", знакомая мне вурдалачка заняла стул слева от него. У стены я заметил кейс для гитары — особую примету Жениной жены. Сама жена глядела на меня с вызовом, исподлобья, ноздри ее раздувались. Джо был спокоен, как удав — обычное для него состояние.
— Ох ты ж, милота какая! — заулыбался, заметив на столе наполненный янтарной жидкостью графин в форме черепа и стаканы в виде скалящихся голов. — Вопрос: почему именно здесь — снят.
Уселся напротив Джо.
— Предлагаю начать с представлений, — высказал мой коллега. — Еду принесут чуть попозже. Помнится, ты уважал красную рыбу, АБ? Так вот, представления. Моя жена — Лена.
— Хелен! — вздернула носик упомянутая. — Для него так и вовсе…
Женя невозмутимо пожал плечами.
— Пусть так. Хелен Митина, прежде — Курьянова.
— Так-то зачем?.. — раздалось сбоку от него приглушенное.
— Затем, что я так сказал, — веско обронил Джо. — В свою очередь, представляю своего коллегу, Андрея.
— Очарован, — откликнулся я со своего края стола. — И талантом, и непосредственностью.
— Рад, что ты ухватил суть! — придержал за руку свою супругу Женька. — Лена — Хелен — сама непосредственность. И совершенно не умеет слышать: "Нет". Как только звучит это слово, падает штора. Закон, Покон, здравый смысл — остаются за шторой.
— Уточнение, — подался вперед я. — Как ты узнаешь о согласии или нападении, находясь у бара?
— Мои органы чувств совершеннее твоих, — просветил меня Джо.
Поднялся из-за стола. Лена (Хелен Курьянова — серьезно?) тут же привстала.
Справедливость в простоте суждения: напавший без причины — повинен смерти — находила отклик если не в моем разумении, то у моей "паранормальщины". Вызывало вопросы другое. Джо допускал, что к его возвращению за столом будет сидеть кто-то один, и вроде как шансы стать тем одним (одной) предполагались если не равными, то что-то около. При том прозвучала полная уверенность, что с тем, кто останется, он легко справится. Возможности жены ему, полагаю, известны. А как быть с моим истинным пламенем? Вурдалак подготовился, нашел способ защититься? Или меня ни в грош не ставит?
— АБ, лосось тут достаточно хорош, чтобы до него дожить, — адресовал мне усмешку коллега.
И удалился.
Вурдалачка замерла, уперев руки в стол.
Я малость сдвинулся вместе со стулом, чтобы успеть, если что, среагировать.
Она колебалась. Я судил о том по трепету ноздрей, по шевелению губ. Будто зубам во рту тесно.
— Я по-прежнему готов быть добрым соседом, — проговорил со всем доступным в данной ситуации миролюбием.
Обедом становиться не хотелось. И за жизнь я, определенно, поборюсь, дерзни она напасть.
В животе заурчало.
Джо, зараза, раздразнил меня словами о рыбе, а я с утра не ел.
— Про талант был сарказм? — огорошила меня вопросом вурдалачка.
Я понял: сложнее финских женщин — женщины неживые. Тут к атаке готовишься, а она — про талант. Снег на голову в плюс тридцать.
— Ни капельки, — продолжал отслеживать малейшие движения брюнетки: вдруг это такая манера отвлечения? — Я это даже денежкой подтвердил, если помнишь.
— Ладно, — все напряжение из голоса Лены пропало. — Живи.
— И тебе долгой жи… существования долгого, — поправил я чуть не сорвавшуюся неуместность. — Не подтолкнешь ко мне стаканчик?
Вурдалачка потянулась, красиво и грациозно, как большая хищная кошка. Вытащила из графина-черепа (тот завершался узким длинным горлышком) пробку, плеснула жидкости в зубоскальный стакан. Аккурат по уровень, где сходились зубы.
Обошла стол, поставила передо мной питье. Не впритык подошла, на расстояние вытянутой руки. Но я-то видел, с какой скоростью ее супруг преодолевал сходное расстояние.