Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
Видел по видаку фильм о Троцком, привезенный. Очень аккуратно творцы обходили все сложные моменты. Но — как я мало всего знаю, как трудно установить истину. Ее нет, она всегда интуитивна. Сила интуиции — это сила истины. Подумалось: хорошо бы сделать новое издание моего романа "Константин Петрович" с добавками и комментариями. В фильме очень интересно показано, как из подлинных снимков и документальных кинопленок вышелушивался якобы подлинный Троцкий. Подлинного нет, не было и не будет.
27 июня, пятница. Сегодня — собеседование с новыми моими студентами. Собирается целый консилиум во главе с ректором. Молоденькие
Вчера с 10 до 15 часов собеседовали поэзию (С.И.Чупринин, Т.А. Бек), потом драматургию (И.Л.Вишневская и В.С. Розов) и критику (В.И. Гусев). Серг. Иван. набирал студентов, будто шел с ними в разведку.
— Если вам потребуется обратиться к кому-нибудь из поэтов, к кому вы обратитесь?
— Если вы посылаете стихи, в какой пошлете журнал?
Студенты, чуя разборчивый вкус доблестного С.И., дружно и правильно отвечают. Лучшие поэты — Бродский, Кушнер, Мориц.
Впрочем, Бродского называют почти все. На Бродского нынче мода. Вот и вывод, диктуемый временем: самое сложное и трагическое — это не неофиты, чего с них возьмешь, а матерые жрецы.
Очень интересные ребята, все сплошь дворники и сторожа. Милые лица, занятные ответы.
— Кем вы работаете?
— Пела в хоре, псаломщица.
— Чья строчка "Девушка пела в церковном хоре"?
— Моя.
Или:
— Вы хотите печататься, посылаете стихи в журналы?
— Нет, не хочу. Рукописи в редакциях не регистрируются, не возвращаются и не печатаются. Во второй половине дня давал интервью в "АИФ" о своем членстве в партии: "Уходить из нее не позволяет гордость; оставаться в ней — совесть".
29 июля, воскресенье. Состоялось собеседование у меня на курсе. Накануне — писал ли я об этом? — были "изгнаны" из общежития Л. Г. Исаев — прекрасный, уже сложившийся 30-летний литератор, я с удовольствием и радостно читал его вещи — и его соучастник по спиртному Маштаков, 23-летний прозаик с мягкой и точной бунинской манерой. Четверо из моих предполагаемых студентов — это много! — не приехали, да еще дней за десять до этого Е.Ю. Сидоров обрезал мой семинар с 22 человек до 18. Я очень волновался, потому что ребята показывали себя на собеседовании без блеска, темноватыми, забитыми. Все это вроде мой отбор, а значит, мой изъян, но я-то знал, как многие из них пишут. Четверых мне в семинар добавили из отбракованных ранее А.Е. Рекемчуком: это Кузнецов (30-летний летчик), Руслан Надреев (средний, с претензией и амбициями модернист), мальчонка Королев (тексты вялые) и автор крошечных плотных рассказов Ильющенко. Что я буду с ними делать, еще не очень представляю.
В 15.30 смотрел "Рембо. Первая кровь". Мировой боевик, чушь порядочная.
30 июля, понедельник. Сегодня студенты писали сочинение. Я не думал, что так быстро начну к ним прикипать. Все время волновался, подсчитывал, мысленно прикидывал — кто останется, кого придется отжать. Очень переживаю за Вьюгина, слесаря из Риги. На конкурс он прислал прекрасный рассказ о войне "Мародер". Ребята все пишут эти свои сочинения, а мне кажется, что повторяется мое университетское время. Как свежи были чувства, кажется, все это происходило лишь вчера. У меня уже никогда не будет времени так внимательно вглядеться и влюбиться в их лица. Групповой портрет любви. Похоже, я не могу пожертвовать никем. Хожу, из-за плеча смотрю: крутые формулировки, интересные наблюдения.
Два сочинения меня просто восхитили, надо обязательно их сксерокопировать. Тем всего было четыре: "Муза Н.А. Некрасова"; "За что и кем наказан Раскольников?"; "Почему нам необходима классика?"; "Новые имена в современной литературе".
Назиров, парень из Подмосковья, написал чудесное, со своим голосом, сочинение о классике; Чесноков — "новые имена", но это, правда, "крутые" имена андеграунда. У меня есть даже ощущение, что цитаты у него придуманы им. Молодец! Когда во время этого писания я положил руку на плечо Чеснокова, он весь дрожал от волнения.
7 августа, вторник. Сегодня мои студенты сдают историю. Вчера по ТВ показали "круглый стол": споры Белоруссии и центрального правительства в Грановитой палате. В том самом зале, который освящен идеей собирательства государства, демократическим путем идет разрушение. Был в "Литературной газете" — восемь человек вышли из партии. В первых рядах О.Мороз, Ю.Щекочихин. Можно представить себе, как оба витийствовали на партийных собраниях. Партия пока — это прибежище рабочего класса и людей повседневного труда, возможно, только они и встанут ее защитить. Время полных витрин и пустых кошельков!
8 августа, среда. В 12.00 состоялось заседание приемной комиссии. У меня прошли девять 9 человек. Остальных ребят жалко, я уже с ними сроднился. Проходят все, кто получил 22 балла: Олег Ильющенко, Вьюгин Анатолий, Алексей Чесноков, Олег Сотников, Руслан Надреев, Елена Семенова, Э. Шилкявичуте, Володя Кузнецов, А. Королев. Виделся с Валерой Терехиным — отдал ему крепко мною проработанный рассказ. Это уже второе мое чтение рассказа. Постепенно в его дипломной работе все становится на место.
6 сентября, четверг. Терял тетрадку с дневником, долго не писал. Записываю все скопом.
4 сентября провел первый семинар с новым курсом. Как бы даже прочел лекцию о профессии и педагогике.
5 сентября, вчера, побывал в "Знамени". Они, наконец-то, в соответствии с духом времени зарегистрировались у Полторанина. Присвоение собственности состоялось. Сразу же объявили: с нового года редколлегии не будет, это означает — меня выперли. Я пожинаю плоды своей статеечки в "Лит.России" по поводу "Взгляда". Обошлись они там со мной хорошо.
Читаю мемуары Бенуа, пишу роман. Вчера вечером ходил на "Бориса Годунова" в Театр Станиславского и Немировича-Данченко — недотянуты солисты, и музыка звучит непривычно для меня, но оформлял С. Бархин. Тем не менее ощущение, что постановку создавали в Мюнхене, а не срисовывали наш Успенский собор. И это сделано на продажу.
Удар с редколлегией я сдержал: "Свободен, свободен, наконец-то свободен". Ответил дешевенькой туристской поездкой в Венгрию.
Еду с Мурманской группой. Устроил все Саша Мамай, товарищ С.П. Это мой первый зондаж нового общества. Отличался некий Миша Немчук. Он украинец, массажист, говорит, что был в Англии и т.д. Заклинился на отъезде за границу на постоянное житье. Для него существует только купля-продажа, на меня смотрит как на идиота. Группе очень повезло на таможне, когда пересаживались из советского поезда в автобус. Таможенники попросили показать три самые большие сумки: мою (датскую, дорогую, покупал сам в Копенгагене), Сергея Петровича и какой-то женщины — ничего в сумках, естественно, не было, а оказалось, что у всех полно чем торговать.