Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
День был жаркий. Во дворе министры, депутаты и т.д. Вдруг появилась огромная, в орденах, погонном золоте фигура Варенникова. Мне показалось, что все стали по стойке "смирно". Совершенно нестареющий Лигачев, Людмила Зыкина с черными крашеными волосами и с венком живых цветов. Я не мог забыть, что она сняла свою подпись под Обращением к народу.
Вечером звонил Петя Кузменко. Умер Гейченко. По телефону надиктовал некролог.
6 августа. Сегодня зарегистрировали институт в мэрии. Главой по этому делу числится, естественно, Мих. Влад. Шерр, но человек
Видел Евг. Сидорова. Читал как министр культуры у нас лекцию для немцев.
Вечером — с грусти — напился.
30 августа, понедельник. В 13.00 состоялось собрание коллектива преподавателей. Я сделал развернутый доклад обо всем, что успелось за лето.
Потом профессор Вик. Вит. Богданов задал мне, ссылаясь на заметку в "Известиях", вопрос о Стерлигове: как, дескать, он попал в наш в институт. Профессиональный демократ. Ответ. Арендовал на день зал.
3 сентября. Л.И. Скворцов — новый проректор по науке. Не кажется ли ему эта дорога слишком легкой?
В обед ходил на открытие магазина в издательской группе "Прогресс" у Крымского моста. Познакомился с бывшим министром печати Б.Ф. Ненашевым. "Я прочел все, что вы написали".
К моему удивлению, кто-то из выступающих цитировал мою статью-интервью в "Правде". О чтении классики в трудное время. После этого меня тут же вытащили. Сломалась камера "Книжного двора", и я проговорил то, что приготовил для нее: "Век палаточной цивилизации — год первый" и т.д.
1 сентября вышло мое огромное интервью в "Правде" и 3-го — речь на Конгрессе в защиту книги в "Дне".
4 сентября, суббота. В 19.00 был на приеме по случаю Дня города. Лауреатам Москвы вручали премии. Прием (в банкетной зале мэрии) был прекрасен. На столе персики и шведская водка "Абсолют". "Русскую" бы пить и не стали. Чем хуже качество жизни народа, тем выше уровень приемов. По три ножа и по три вилки с обеих сторон тарелок: и горячее рыбное и мясное, и жюльен и т.п. У меня ощущение, что ем что-то чужое. Познакомился с Генн. Бочкаревым. Русское иконописное лицо. Умен, страдает, добр.
Валя уезжает на кинорынок в Крым.
7 сентября, вторник. Пришлось отменить семинар. Весь день писали на ВДНХ выставку-ярмарку книг. Выставка бедна и маломерна. Почти нет современной литературы. Издатели хотят действовать наверняка. Среди моих собеседников оказался Сергей Станкевич. Он так растолстел, что я сперва его и не узнал. Политика плохо действует на человека. Его стремление скрыть, что практически в этой политической суете он уже ничего не читает. Сегодня пишем второй день.
8 сентября, среда. Весь день снимали на ярмарке. Из сведений: уезжая, съемочная группа получила лишь ЦУ — показать павильон Израиля, остальное по собственному усмотрению. Приезжаем: он один из самых крупных. Вокруг толпится сонм московских жителей. Вижу и Толю Рубинова — пришел искать Дину Рубину. С Диной я и вел интервью. Говорила о московской евреизации, о сплошь еврейских лицах на ТВ и т.д.
13 сентября. Обзор недели. Неделя за неделей,
Кажется, что-то положительное возникает вокруг гостиниц. Выжидательная позиция, терпение начинают приносить плоды. Нашли, наконец, юриста и послали "Медсервису" решение Моссовета о субаренде только с согласия владельца. Там люди законопослушные.
Неделю прожил у меня мой студент Сер. Долженко с Юрием, своим братом, очень помогли нам с хозяйством и т.д.
14 сентября, вторник. Был на премьере в "Новой опере" — "Мария Стюарт" Доницетти. Нет слов, и не хочется описывать. Ощущение безграничного, без натуги, счастья. Все дорого, роскошно и по-настоящему.
Звонил Женя Колобов. Как он всегда был пластичен и безошибочен. По-крупному, с интересами.
18 декабря, суббота. На Малой сцене Театра Маяковского видел "Грозу". Интересно. Лестница. Молодые лица. Много выдумок со светом, вплоть до фрагментов из живописи. Но нет последнего зажигания.
Писал ли я, что привезли из Горького мою машину? Отремонтировали после аварии. Молодец Юра Долженко. Недорого.
27 сентября, понедельник. Я пропускаю весь новый сентябрьский путч, вернее отстранение парламента, или возвращение к просвещенной диктатуре, или черт его знает что. Все это так низко, так горько, столько заняло переживаний и размышлений. Низость и гадкость наших журналистов, их трусость, стремление выслужиться, подобострастная подлость, отсвет все тех же на все готовых теней, жуткая "собственная" цензура… Может быть, потихоньку я еще к этому вернусь, но, кажется, роману об этом быть…
Вчера ездил к Сереже Арцыбашеву — в Театр на Покровке, играющий возле метро "Красносельская". "Три сестры". Удивительный спектакль, где зрители сидят (зал на 30–40 мест) за столом вместе с сестрами Прозоровыми и едят прозоровские пироги и бутерброды. Еще раз "вслушался" в пьесу: какая низость — интеллигенция. Какие все это неинтересные, бездуховные, полные "штампов" в привычке жить, "себя вести", "отвечать", "поступать" люди! Мужичье наблюдает, как живут с их женами, жены живут с красавчиками-офицерами, офицеры наслаждаются "поверхностной" пенкой жизни. Чехов — это выразитель будущей для него, современной нам, низости интеллигенции.
Заезжал за мною Женя Колобов. Среди прочих рассказов были о вчерашнем концерте на Красной площади. Растропович дирижировал увертюрой 1812 года. В первом ряду Ельцин и Вишневская, охрана, микрофоны, стреляли "пушки", но то, чего не видели телезрители: из-за зубцов Кремлевской стены торчали пулеметы, сидели, оглядывая площадь, снайперы, все было оцеплено штатской или военной солдатней.
Все время из Белого дома приходят разные сведения, положение совсем не такое розовое, как об этом говорит ТВ-общественность. Что-то пытается формулировать лишь один Невзоров. По аналогии с августом 91-го поведение иностранных государств — все признают беззаконие. Будто бы закон может стать незаконом из-за обстоятельств. Начал писать письмо Аверинцеву.