Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
Говорили о эакодированности и заструктуированности французов. Мы — другие, и в этом наше счастье.
Еще днем Б.Н. сделал мне подарок. В улицу Драка (дракон), идущую от бульвара Сен-Жермен, оказывается, впадает улица Старой Голубятни. Здесь жил г-н д'Артаньян. Сейчас только один отель в большом бургундском доме. Пусто и неинтересно. Выходит улица к церкви Сан-Сюльпис.
16 февраля, четверг. Практически после Франции не пишу. Москва встретила кучей проблем, и главная — резкое неприятие меня в институте, неприязнь Смирновым, Калугиным и вокруг них. Я отчетливо сознаю, что это их собственная
А проблема Сорокина, а Калугина… Ну последний-то психованный. Сорокин — это, конечно, редкая звезда работников, рожденных нашей советской властью.
…Как я не люблю эту работу. А делать ее надо — честь и достоинство важнее. Проживу.
Вчера, 15-го в "Юности" выдали премию — Диплом им. Катаева за роман "Затмение Марса", 250 тыс. рублей и медаль Полевого. Хорошо и интересно говорили. Говорил хорошо и я сам. Были Л.И.Скворцов, В. Орлов.
Вчера же появилась в "Новом мире" разгромная рецензия Аллы Марченко на "Сезон засолки огурцов". Вполне естественно, это про "ихних". Переживу. Главное, заметили — и слава богу.
У С.П. "Юность" приняла повесть. Мне здесь есть чему завидовать. Наверное, я горжусь ею больше, чем "Марсом".
17 февраля. Прилетела из Берлина B.C. Утром разбирался со своей зарплатой, которую мне назначили во время моей командировки в Париж. Она оказалась ровно в два раза больше —
1 млн?200 тысяч. Постарались Саша и Оля, Лев Ив. подписал. Были аргументы, но все не забыли и себя. Привел все до уровня прежней нормы — 600 тысяч. И тем не менее, чувствую, что вокруг меня творится сговоренная вороватость Саши и Оли.
Все-таки В.П. своего добился: ощущение травли вокруг меня проявляется, и я нервничаю, не могу работать. Пора решиться уйти, но привычный порядок сломить — это меня страшит. В конце концов, так мало сделано для института, почему же я должен сдавать позиции? Моя нерешительность и стремление поступить со всеми по-человечески только плодят интриганов.
Вчера встретил старого Юрия Павловича, которого имел неосторожность оставить в ученом совете и дать часы, и он сухо, как с покойником, со мною поздоровался. Писал ли я, что мне заказывают роман о В.И.Ленине? Это, может быть, и есть выход. Верность никогда не подводит.
18 февраля, пятница. Весь рабочий день продолжается 14 часов, как на рабских рудниках. Одно сладкое утешение — визит Александра Терехова. Прекрасный красивый человек с очень сильным чувством слова. Я поклонник его "Зёмы". Ему достается, и не пускают к пирогу известности за стихийно русское начало. Во время часового разговора снял с меня допрос по всем параметрам, касающимся творчества: как писать, что, как не страдать. Вынюхивал, как собака, травку, когда больно. Вечером был Нерлер, подарил книжку о Мандельштаме. Как в прошлый раз до театральной нашей ссоры мы хорошо поговорили: одни "Огурцы" подарил ему, другие — библиотеке
Плохо и тревожно сплю. Все надоело. Ощущение, что Смирнов, Калугин ведут против меня интригу. На ближайшем совете все выскажу — или перевыборы, или определим срок этих выборов.
В 15.15. по радио опять шла моя передача — "Студия молодых". Послушать не удалось, опять был потерявший мое уважение Саши, с пожарными идеями.
19 февраля, суббота. Накануне вечером и отрывками в субботу читаю дневники К.И.Чуковского. Карандашом делаю пометы, а потом спишу цитаты. Концепция моего "словаря" выжимается с каждым днем все отчетливее. Надо бросать институт и садиться за дело, иначе ничего не получится. Если соглашусь работать, то не более трех дней. Понедельник, вторник, четверг.
Четверг. Сегодня, по сути, все решится. Мне надоели разговоры за моей спиной, интриги, разные голоса… Пусть похлебают из моей чаши… Распустим ученый совет и выберем новый, и совет выберет нового ректора. Или пусть ясно и четко проголосует: когда я должен устроить перевыборы.
Последнее время стремлюсь выплыть изо всех сил из финансовой бездны: но, встречаясь с ректорами, я все время слышу — положение у всех почти такое же. Мы, хозяйственники, считатели унитазов. И вторая забота: оградить институт от воровства своих и чужих, которые все тянут свои щупальца.
Вчера был на "акции", как называет в С.П. - встрече армии и деятелей искусств. Все происходило в Академии Жуковского. Здесь даже в музее портреты Ленина и старая экспозиция — историю не стараются переписать. Но поразил меня, конечно, сам дворец, балкон, с которого Наполеон наблюдал за горящей Москвой. Прекрасно, что вся фасадная часть с лепниной и бальным, под куполом, залом сохранились. В стены не вбито ни одного гвоздя.
Из окна наблюдал прибытие Грачева. Не видел только "знаменитого Пашиного "мерседеса", как писали о нем "Московский комсомолец" и чеченская газета, выходящая в Москве. Акция называлась "Деятели литературы и искусства в поддержку армии". Дожили, армию, которая защищала всех крыльями истребителей, — защищать силами искусства… Было человек 200. Неожиданным здесь было то, что есть люди, которые открыто идентифицируют себя с понятием "русский".
У меня было готово выступление: между двумя цитатами Толстого, но я их еще использую. О Чечне.
С усмешкой наблюдал сановитость нашего писательского корпуса: Баранова-Гонченко, Ляпин, Лыкошин, Ганичев. Грустно наблюдать начальников от литературы, не подкрепленных литературой.
Вообще-то это был урок с банкетом для министра обороны. Министр, как мне кажется, ясно ощущает, что "свои" для него в этом деле, а чужие — в зале Совмина, но там все-таки власть. Впрочем, еда и питье были хороши.
Из деятелей были: Андрей Ростоцкий, читавший прелестные стихи Дениса Давыдова, Н.Бурляев — Языкова, В. Конкин — рассказывавший смешное, Меньшов, читающий из Гудзенко. Это люди высокого калибра, умудряющиеся отделять свою духовную жизнь от лицедейства.
Был в "Терре", говорил с С.А. Фестиваль мы проводим фактически за его счет. Говорили о Терехове. Он полагает, что этот парень значительно выше Амутных.
Пришел около двух. B.C.: "Я тебя потеряла, всех обзвонила, вдруг вижу: ты сидишь на "НТВ" очень грустный".