Дневник ангела
Шрифт:
Так я совершенно сознательно поставил однажды себя выше тех людей, которых принято называть "тусовкой", не имея на то собственно никаких веских причин. Впрочем, одна причина все же была: тусовка меня не принимала, вот я и решил обернуть свое бессилие высокомерием и "загадочностью", думая, что хоть так буду кому-то интересен. Но я опять просчитался. Оказалось, что они тоже обыкновенные люди, и если сначала они меня не принимали потому, что я "простой", то после меня не приняли из-за моей "сложности".
Когда я заводил компьютер, у меня, помимо всего прочего, была цель попасть в некое информационное поле, где - круговая порука, и люди нужны друг
Найти в себе не-человека, что бы стать человеком, ха.
Одиночество избавляет от принципов, но создает дикое количество долгов. Или я просто люблю быть кому-то должен, ведь те, кто должен мне пропадают, уходят, а мои долги крепко держат вокруг меня людей. Вряд ли к своим долгам я умею относиться серьезно, к сожалению, я, о том, что кому-то нужен, узнаю, что называется, "в последний момент".
Так в конце 1991 года я совершенно случайно (или не-случайно, что, в сущности - одно и тоже) стал толкинистом.
Меня пригласил один мой старый тусовочный знакомый к одной барышне, барышня оказалась эльфом или кем-то в этом роде, она умела вязать теплые свитера, петь песни и собирать вокруг себя приятные компании. Тусовочного знакомого звали Мумрик, а барышню - Сэнта.
Что до первого, то сейчас он, кажется, в тюрьме. Он зарубил топором по голове какого-то лоха, который то ли изнасиловал, то ли хотел изнасиловать его, ну, скажем так, подругу. Впрочем, Мумрик был постоянной темой для вполне веселых разговоров между мной и этой его подругой. Звали её Оля. Когда (от Оли) я узнал подробности этой детективной истории я минут пятнадцать валялся на полу в приступе гомерического хохота - тишайший собиратель хипповских архивов, путешественник и поэт, и вдруг - топор! Естественно, Мумрик имел и свои маленькие личные приколы. Он любил резать себе вены в присутствии Оли. Большой был оригинал. Но, бог с ним. Он все сделал правильно. Главное: он познакомил меня с Сэнтой.
Впрочем, не только с ней.
Я попал в удивительно славную компанию. На какое-то время мне даже показалось, что я нашел в них себя. За моей спиной были уже годы хипповских тусовок, были художественные выставки и рок-концерты, хеппенниги и акции, все прелести тусовочной жизни. Нет, ни Гоголя, ни "Турист", ни Пентагон и ни Яшка - мне не надоели, просто на тот период времени они уже почти почили в бозе. Не стало ни "Бисквита", ни "Этажерки", да и на Гоголях все меньше и меньше можно было встретить хиппи. Мне предстояло найти ни много ни мало новое поле для жизнедеятельности и буквально - новую любовь, новый миф.
В чем я и преуспел.
...Толкин никогда не был моим любимым современным писателем; как фэнтезист, скажем, Муркок мне нравится много больше; дело было не в Толкине. Вернее, в нем, но... Толкин стал для меня шифром, паролем, при помощи которого я быстро нашел общий язык с новыми для меня людьми. А потом, спустя полгода, летом 1992, я встретил Астэ.
Может быть, потому что я всегда верил некой "любви с первого взгляда" - не знаю (а, может, уже и не помню), но так - я уже совершенно серьезно захотел стать толкинистом, чтобы говорить с ней на одном языке, чтобы находить все новые и новые поводы для встреч, разговоров; мне тогда казалось, что мир остановился.
Но, вероятно, у меня просто не хватило сил стать и для нее, и для всего тогдашнего окружения (имена одиозные и звучные: Ниэнна, Сэнта, Илсэ, Горлум, Лин и т.д.) этим вот самым "своим",
Однако, роль отвергнутого возлюбленного меня не устроила, и я решил превратить простую скучно-романтическую историю в полумистическую буффонаду с элементами "никак не похожего на блюз" маразма.
Романтика-то была, мягко говоря, плевенькая, бутафорская: объясняясь в любви, я подарил её засушенную морскую звезду (купленную в тот же день на Птичьем Рынке), точно такая сейчас висит здесь, у меня, над монитором; а была, например, ещё одна дивная история: наши дачи находятся рядом по одной ветке - Павелецкой, и как-то мы поехали вместе; она - к своим, а я - к своим, в ту пору все было поддернуто дымкой легкого Мелькорианства (Астэ тогда ходила за мрачной Ниэнной эдаким псевдомрачным хвостиком) и, конечно же, когда ужасающая жара достигла предела, - я обратился непосредственно к Мелькору и попросил дождь, а поезд ехал дальше; расходясь по своим станциям, мы как бы договорились, что будем ехать вечером, но - когда я вышел со своих "Белых столбов" (а дача у меня именно там) я понял: автобуса нет, а идти пешком - эдак я только к вечеру до дачи и доберусь, но вот я иду по пыльной дороге и вижу, что машин нет вообще, и совершенно по-игровому взываю к Мелькору вновь и - около меня притормаживает невесть откуда взявшаяся машина (я оборачивался - несколько секунд назад её не было) и меня подвозят до домика, третие воззвание к Мелькору произошло уже на станции, когда я поздно вечером возвращался домой - естественно, что в том же вагоне, куда я вошел, ехала домой и Астэ, ну и уж конечно, как только мы вышли из поезда - пошел великолепный дождь - вот такая вполне обыкновенная человеческая романтика для толкинистов!
Смешно.
Но, так или иначе, когда мы расстались, я решил прекратить всяческие отношения с этими самыми толкинистами, хотя, собственно, - толкинистами они для меня уже не являлись, просто - хорошие и порою нужные люди.
Астэ я к тому времени успел напосвящать кучу песен, сейчас многие из них исполняются ансамблем "Навь". Да и само её имя (восходящее к древнеисландскому "любовь" - "аst") стало для меня неким блюзовым словом, вроде классической "бейби", или "мамы" Юры Наумова.
"Аст'э..." - говорится в паузах между строками песен уже почти бессознательно. Я привык к этому имени. Сделав ручкой человеку, имя навсегда ушло ко мне. Впрочем, некоторые мои знакомые, тот же Лин, скажем, сами иногда называют её так. (Я её так уже давно не называю.) Впрочем, Лину как раз вполне позволительно, по его словам (и стихам, что много ценнее!) он был влюблен в неё (или любил, что... есть разница?); по-моему, так.
Один мой старый знакомый, можно сказать даже - друг, Имантс как-то поведал мне (по поводу моих рассуждений о прозрачной и серой магиях): "те, кто верит в дьявола, попадут в ад, те, кто верит в бога, попадут в рай, так или иначе и те, и другие окажутся среди своих, ты же - повиснешь в пустоте" - шел 1989 год, но я знал: все ещё предстоит.
Изменить, сбежать от серого.
Но - не получилось. Я опять и опять возвращался, выжимая себя из прошлого для настоящего: "ну, кисонька, ну ещё капельку..."
"...Умереть в ожидании солнца..."
Что-то вроде того. Чувствую себя Бастианом, когда он шел к Павильону ещё раз увидеть Принцессу, отдать ей Орин, или... Я должен отдать Орин, но если я его отдам, тогда - я потеряю что-то? А если - нет, тогда что? Я должен порвать этот круг, или - нет, тогда - что? Кажется, я догадываюсь.