Дневник ангела
Шрифт:
Что может быть банальнее этого?! Навеpно, каждую минуту на этой Земле pасстаются сотни людей. И каждую осень опадают листья. А ночью светят звезды. Но это не банально. Пpосто иногда - кpоме этого ничего больше нет. Ничего. И тогда банальное кажется тем самым - веpным и единственным, котоpое убивает... но котоpое деpжит и не дает уйти. И я благодаpен вашему "банальному". Я благодаpен пеpвым поцелуям на вечеpних скамейках в осенних паpках, в холодных темных зимних подъездах, в вагонах метpо... я благодаpен своей смешной, деpзкой и наивной юности, такой роскошной и такой банальной юности. Дpугой, во всяком случае, у меня уже не будет...
Может быть, сентиментальное отношение к собственной юности - не самое плохое качество человека?
Ну вот, я снова заговорил максимами. Фарш какой-то!
*
Знаешь, а ведь прошла война. Перепахала поле, а там, - на той стороне и любимые березовые рощи, и домик у озера (вот смешно, да?) - нет, на костылях уже не дойти.
"Остpов пополам" - так называется пьеса Льва Устинова. Одна из любимейших моих пьес.
Где-то, среди прочих книг, лежит у меня и сборник пьес Л.Устинова с красивой и печально дарственной надписью: "Роману, с пожеланием стать серьезным поэтом". Получилась опять ошибка. Я не стал ни "серьезным", ни "поэтом". Нет, об этом я как раз не жалею.
...Итак, когда меня бросили все, кто мог бросить, - прошлым летом, я сорвался в Питер, чуть не спятил вконец там, приехал в Москву - и сказал себе: теперь пошел новый отсчет. Потому что - влюбился опять?
Нет-нет, ничего стpашного. Я все-таки где-то художник, я умею (обожаю) оценивать. Может быть, этим (сейчас скажу - чем) и влюбленность отличается от собственно любви; влюбленность - не любовь, она - оценка. Что-то вpоде "не-вектоpного" влечения. Можно влюбиться в книгу, в кулинаpный изыск... в кpасивую девушку. Но...
Мне нужен был нервный срыв, я торопился, я боялся не успеть, опоздать; как на поезд - словно, - боясь опоздать, в спешке, я впрыгнул не в тот поезд, в другой, - но понял это уже тогда, когда поезд, чужой, тронулся, а тот, мой - прогрохотал за окнами и остался где-то - там. Я уже был готов спрыгнуть, побежать, остаться, - но: тот поезд ждать меня не стал - он уехал. В другую сторону.
Больше нет никогда. Дважды в одну реку. Двух зайцев.
Шут с ними. Зачем я кокетничаю?
*
Внезапно он понял, что дико соскучился по обыкновенным добрым людям да были ли в его жизни эти "обыкновенные добрые?..
– но он был готов заговорить с первым встречным.
Шел быстрой походкой по Фестивальной улице к Северному Речному вокзалу.
"Должны же быть где-то люди. Они мне интересны тем, что порою причиняют друг другу боль. Но вдруг они испытывают жалость ко мне? Меня это убьет. Я не перенесу подобного. Или... а заслужил ли я их - хотя бы жалость? Не знаю. Надо вернуться домой."
Он дошел уже до здания Северного Речного вокзала.
"Это очень правильное здание, сталинское..."
Здесь когда-то всем классом праздновали "последний звонок". А недавно позвонил
Конечно, сперва согласился. Поболтал ещё с одноклассником о компьютерах, взломах каких-то программ (в чем никогда не разбирался). А на встречу не пошел. Нужно было платить деньги - что-то вроде ста тысяч. Такие деньги редко держал в руках. Но признаться в этом однокласснику было стыдно. И да и еще: там, небось, будут пить - вино, шампанское, пиво, если ни что покрепче. А ни того, ни другого, ни третьего - никогда не пробовал (а уж про "покрепче" - не знал даже как выглядит). Только однажды, может, пару раз, под Новый год, когда с мамой были в гостях, ему, двенадцатилетнему ребенку, подливали пригубить шампанского в честь общего праздника. А так - ни-ни, никогда.
Причины нашлись. Просто: не пришел.
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на лице уставшем высохнет слеза,
Явись, возлюбленная тень,
ночь унесет тебя за тридевять земель,
Как сбудется, на сколько хватит сна.
Прогулки с Пушкиным от неба до земли,
Бессмертный воин, сраженный пустотой.
Смотреть на ночь уже нет сил,
но остается день и вместе с ним
Влеченье к тем, кто увлечен тобой.
А.Горохов "Прогулки с Пушкиным".
Я вбежал в квартиру.
Тихо.
Еще никого нет, кроме...
– Эй...
"Ты с кем-то разговариваешь? Ты что-то хочешь узнать? Ты что-то искал?"
Эй...
"Ты искал связь. Ты нашел: явки, пароли?.. Ты опоздал на десять лет."
– Эй!
"Ты что? ты убила себя?"
"Да."
"Вот так просто, "да" - и все?"
"Просто. Ты так любил это слово..."
"Слово? При чем тут слово? Ты не можешь умереть - у тебя нет души, дура."
"Так. Но ты отдал мне часть своей."
"Какой к черту души, что ты лопочешь, ты кукла, ты не можешь умереть."
"Не кричи на меня. Ты отдал мне часть своей души, и я теперь могу умереть, по-настоящему умереть."
Зачем?
Ах, какая радость! Она теперь может по-настоящему... Да любой человек может провернуть подобное дурацкое дело на раз.
"Попробуй... пробовал ведь."
Да, ты права, пробовал.
Она повесилась. На крюке от люстры. Мама привезла с другой квартиры новую люстру, старинную. На какие-то два дня моя комната осталась без верхнего света. Этим и воспользовалась кукла.
Был включен компьютер. На экране, в моем любимом "Лексиконе", был текст - дневниковые записи годовой давности.
"...Я все-таки повесил ее... За ноги. Вниз головой. Портрет Гитлера, правда уже... Я сфотографировал повешенную. Класс!.."
Надо было что-то казать, что-то сделать, но - что? Куда-то позвонить, кому-то рассказать... Зачем?
"Я не могла тебя по-настоящему любить, можно мне теперь по-настоящему умереть?"
Но я не хочу так!
Она говорила моими словами, она сделала то, что я не в силах был совершить. "Химическая дочь..." Я все сделал не так. Я бы мог ей читать только сказки, я бы мог учить её доброте и справедливости, я мог бы врать, грубо врать ей. Но мне понадобился человек. Живой, поганый живой человек, с которым было бы интересно! Не кукла, веселая глупая кукла, а живой настоящий человек!