Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
Генри Сандерс. Таинственный сундук и другие рассказы. Шедевр графоманского искусства, где каждое слово – сущий перл.
Мерилин Хоуэлл. Дело о шантаже.
– Совместный шедевр автора и переводчика. Такое
ощущение, что они трудились в тандеме. Во всяком случае, трудно оценить, чей вклад больше.
Джон Норт. Похищение герцогини. – По языку, пожалуй, самая приличная вещь из всех, но и её никак невозможно рекомендовать к прочтению
Джулиан Коллинз. Шеролк Холмс. Новые приключения.
– Один из главных источников цитирования.
17 август 2011 г. О блокнотиках и принудительном эскапизме
Вообще-то, я не спирит, не буддист и не ролевик.
Я не
А ещё я почему-то терпеть не могу русский модерн и вообще – весь этот перелом веков в отечественном исполнении. Никакого серебра я там не вижу, хоть убейте, – одна аляповатая бижутерия. Всё холодно, вычурно, тоскливо, тяжеловесно и пахнет бутафорским склепом. Поэтому я, наверное, и Акунина не очень люблю.
А люблю я – знаете, что? Когда мне дарят красивые блокнотики для записи всяких хороших Мыслей. И мне их довольно-таки часто дарят. Правда, ни в одном из них мне так до сих пор и не удалось ничего написать. Но это абсолютно не моя вина – так уж получилось.
Сначала мне подарили роскошнейший бархатный том, весь в гербах, штандартах и королевских лилиях. Увидав такое дело, Мысли застеснялись, затоптались сконфуженно возле переплёта и так и не отважились поднять руку, чтобы постучаться. Когда же я попыталась их приободрить, они стали кашлять, шаркать калошами и прятаться друг у друга за спинами. А потом самая смелая из них призналась, что они не смогут там жить – им неловко. Это всё равно, что жить в музее. Я их поняла и не стала настаивать, а вместо этого попросила у друзей, чтобы они мне подарили ещё какой-нибудь блокнотик. Притворилась, как будто я их коллекционирую.
И мне подарили ещё один блокнотик, не такой бархатный, зато весь в виньетках, розетках, амурчиках и до того галантных сценках, что я радостно запунцовела и уже совсем было занесла над ним игриво подрагивающее перо, как вдруг это самое перо вздохнуло, сморщилось и заметило с укоризной: «Староваты вы, сударыня моя, для ТАКИХ мыслей». Я, конечно, возмутилась, но руку придержала. А Мысли тут же непотребно захихикали, стекли с пера на скатерть и, пощипывая и подталкивая друг друга, умчались в открытое окно. С тех пор они бесконтрольно шастают где-то по окрестностям, и мне уже рассказали про их похождения много нехорошего. Но этим сплетням я не поверила, а вместо этого попросила у друзей, чтобы они мне подарили ещё один блокнотик. Ну, типа, я же их коллекционирую.
И вот тогда-то мне и подарили блокнотик в стиле модерн. Честно признаться, в одном из худших образцов этого и без того безотрадного стиля.
И вот я села перед ним и поняла, что в такой блокнот могла бы писать только какая-нибудь, к примеру, Христина Францевна Вербицкая, урождённая Вандерфогель, дочка провизора, работавшего у Феррейна, и вдова виноторговца Петра Фаддеевича Вербицкого, - толстая обрусевшая немка с врождённым тевтонским тугодумием и благоприобретённой московской ленью и несобранностью. Вот ей было бы не стыдно записывать в такую книжицу свои скудные немецкие мыслишки… о хозяйстве там, о домашних покупках, о детях, наконец… Ах, да! Детей-то у неё и нету, вот ведь жалость. Пётр Фаддеич умер рано, она и опомниться не успела, даже и замужем-то себя толком не почувствовала, как – на тебе, уж и вдова! И вот уже лет пятнадцать, как вдовствует, и замуж не выходит, и детей нет, и дела никакого нет, - бедняжка, скука, должно быть, смертная.... Но Бог с нею, она всё равно непременно найдёт, что туда написать. А я, пожалуй, схожу покуда к Корину в писчебумажную лавку и сама присмотрю себе какой-нибудь блокнот по СОБСТВЕННОМУ вкусу.
И я тяжеловато спустилась по лестнице, подбирая юбки. Вышла из парадного и услышала, притворяя за собой дверь:
— Доброго здоровьичка, Христина Францевна!
….Вот так оно всё и случилось, господа хорошие.
И я теперь сижу и гадаю, что бы всё это значило?
Я ведь не спирит, не душевный переселенец и отнюдь не любитель погружаться в иные миры и иные эпохи. И уж в любом случае, если бы мне вдруг приспичило заняться эскапизмом, я бы точно выбрала что-нибудь ДРУГОЕ. Но оказаться в России за десять лет до первой мировой войны и немецких погромов! – а там ведь (Господи, пронеси!) – и до революции рукой подать… Вот это называется вляпаться, так вляпаться!
Хотя ведь могло быть и хуже, конечно. Куда как хуже. Так что мне, считай, почти что повезло.
Ах, и зачем я вчера прочитала в каком-то журнале
…. Скажите мне, Бога ради, а у вас когда-нибудь бывало такое? Чтобы вы против собственной воли то и дело оказывались в каком-то строго определённом несуществующем месте, однако же, совсем не там, где вам на самом деле хотелось бы быть? И чтобы эта иллюзия преследовала вас, не отвязываясь, иногда вплоть до визуального и тактильного самообмана?
Или мне уже пора нанести визит Куда Следует?
29 сентябрь 2011 г. Завершая тему "американского" Шерлока Холмса
Пишу это главным образом для МакКуроскэ, поскольку обещала.
Из всех четырнадцати «Шерлоков Холмсов» с Рэтбоуном с чистой совестью могу НЕ порекомендовать только два. «Голос ужаса», возможно, в своё время был прекрасен как антифашистская агитка, но сегодня он вызывает желание завернуться с головой в одеяло и повторять сквозь всхлипы истерического хохота: «Черчилль, Черчилль, выключи радио, чёрный гроб со свастикой едет на Даунинг Стрит». Что же до «Собаки Баскервилей» тридцать шестого года, то она, даже при всех скидках на возраст, откровенно слабовата. То есть, собственно, слабовата не сама Собака, она-то как раз очень даже ого-го – без всякого фосфора на морде и прочих дурацких ухищрений держит в страхе всю округу, а бедного сэра Генри просто размётывает в клочки, так что Холмсу и Ватсону потом с трудом удаётся их собрать и склеить. Но всё прочее производит впечатление старательно-неуклюжей самодеятельной инсценировки в воскресном театре – типа того, в котором блистал Юрий Деточкин. Поэтому от просмотра именно этих фильмов я аккуратно рекомендую воздержаться. Что же до прочих, то, наверное, их всё-таки можно смотреть. По крайней мере, мне так сгоряча показалось. Возможно, когда горячка пройдёт, я буду придерживаться иного мнения, но пока…
…Пока могу сказать, что все эти четырнадцать вечеров мне было хорошо, как в детстве, когда нас всем классом водили в кино на что-нибудь понятное и героическое. После напряжённой эксцентричности Холмса-Бретта дивная железобетонная нормальность Холмса-Рэтбоуна очень благотворно действует на нервы. Пожалуй, все странности этого Холма в итоге сводятся к его маниакальному пристрастию использовать себя в качестве приманки для всех разновидностей злодеев и отправляться в самое злодейское логово в полном одиночестве и без оружия, чтобы сполна насладиться максимально сильными ощущениями. Но, если не считать этой маленькой слабости, во всём остальном он на диво нормален и убедителен, и его отстранённая, чуть меланхоличная и безумно изящная самоуверенность настолько хороша и настолько близка к «канону», что заставляет забыть и о неизбежных сценарных нестыковках, и о старомодной наивности режиссёрских решений. Этот Холмс нимало не погружён в окружающую суету, но при этом великолепно себя чувствует, находясь в самом её эпицентре. Он ни в ком не нуждается и никем не гнушается. Даже Мориарти вызывает у него не враждебность, а почти восторженный исследовательский интерес. Если Холмс-Бретт довольно грубо отрывает от себя девушку, бросившуюся в порыве благодарности его обнимать, то Холмс-Рэтбоун при сходных обстоятельствах расцветает, как майский шест, и по-мальчишески хвастается перед Ватсоном. В нём нет ни надломов, ни комплексов, ни подтекстов – впрочем, даже если и есть, он благородно воздерживается от того, чтобы делиться ими со зрителем. Вообще – очень, очень благородный Холмс.
Ватсон, как я уже говорила, в этой версии представлен фольклорным, почти карнавальным дурачком, который благодаря актёрскому мастерству Брюса временами превращается в какой-то совершенно диккенсовский персонаж. Он всё делает невпопад, без умолку болтает какую-то очаровательную ерунду, всё теряет, всё забывает, всю дорогу путается у Холмса под ногами и предпринимает максимум усилий, чтобы провалить ему всё дело. Зачем Холмс всё время таскает его с собой – непонятно, тем более, что этот Ватсон всё равно не пишет никаких записок да и не может этого делать в силу своих умственных особенностей. Вероятно, он служит Холмсу чем-то вроде талисмана, - а может быть, тот просто боится оставить его без присмотра, трудно сказать. Впрочем, когда слышишь, как этот Ватсон, узнав о том, что секретные документы переведены на микрофильм размером с коробку со спичками, без малейшего удивления, только с преданным восторгом спрашивает у Холмса: «значит, мы едем в Америку искать спичечный коробок?» - становится понятно, что ТАКОГО Ватсона просто невозможно не взять с собой. Что бы их там впереди ни ожидало.