Дневник чужой жены
Шрифт:
– Здравствуй, Нина.
– Привет, – пробормотала она, не сводя с него выжидательных глаз.
Стараниями бабушек лицо заживало удивительно быстро. Синяк спустился на скулу и шею, опухоль спала, глаз раскрылся, губы приобрели прежние очертания. Машка Цеткин пошутила: «Нашей ты породы, Нинка, пролетарской, крепкая. Тебя одним кулаком не уложишь». Правда, не заметить синяков мог только слепой, поэтому Глеб спросил:
– Что у тебя с лицом?
– Да так, – беспечно ответила она, подумав: «Не ты ли заехал по нему кулаком?» А перед глазами промелькнули картины: Валентина, над
– Нинка… – произнес он так, словно не было недавнего кошмара, и его глазки засветились. – Как я рад тебя видеть.
– Я тоже, – улыбнулась она, взяв на вооружение советы Рыкова. Да, ей нужно вести тонкую политику и сблизиться с семейкой Глеба. Иначе постоянно будет чувствовать себя словно на огнедышащем вулкане и гадать, с какой стороны он взорвется. Нужно играть роль влюбленной дуры. – Сначала испугалась, думала, у тебя крыша съехала, или не доверяешь мне. Я боялась за тебя. Почему ты ушел?
– Прости меня, Нино, я не должен был тебя впутывать. У меня есть оправдание, я не знал, что смерть Валентины обернется против тебя. Но так уж случилось. Я решил уйти, чтобы вернуться открыто, больше не прятаться и заняться поисками самому. У меня лопнуло терпение. Когда сидишь взаперти, замираешь от каждого стука, полагая, что пришли за тобой, в конце концов принимаешь решение действовать. Я знал, что ты будешь отговаривать, поэтому ушел, не дожидаясь тебя.
– Не боишься, что… задержат сейчас? Это неприятная штука. Мне не понравилось сидеть в камере.
– Я позаботился об этом. У меня теперь тоже есть алиби. Видишь, Нина, я тебе доверяю. Короче, я уехал, потом приехал, но… убийцу нашли. Ты должна знать.
Проверяет, сколько и что она знает, почему-то показалось Нине.
– Да, знаю. С меня сняли… как это называется? Не обвинения… Ах, да! Подозрения. Жутко звучит. Выходит, ты тоже теперь свободен… от подозрений.
– Свободен, – нахмурился он. – Меня в дрожь кидает при одном упоминании о Валентине. Представь, едва вышел из подполья, мои доброжелатели атаковали звонками. Выражают сочувствие по поводу рогов. Нет, прямо об этом не говорят, намеками, а противно страшно. У меня возник комплекс вины, не знаю, перед кем, но возник. Собственно, прошло слишком мало времени, чтобы забыть. Признаюсь, Нина, мне тяжело. Ай, да ладно, перемелется. Ну, расскажи, что с тобой было? Я же ничего не знаю…
– Ничего существенного. (Дурочку нашел, которая растает от его нежного взгляда и выложит все до последнего.) Честно скажу, не хочется вспоминать.
– А были еще неприятности? – выпытывал он с озабоченным видом.
– Всякое было. До тех пор, пока не обнаружили труп… как же его… ой, забыла. Роберта! Да, Роберта. Я не вдавалась в подробности, мне было достаточно того, что меня не отправили в тюрьму. Так вот, Роберт был как-то связан с твоей Валентиной… общими делами. Они что-то там вместе делали… из-за чего обоих убили.
– Спали вместе, – тяжело выговорил Глеб. – Раз ты не в курсе, расскажу. Знаешь, что делала моя законная? Трахалась с мужиками, записывала все на пленку, потом продавала тем, с кем трахалась.
– Глеб, а как выяснили, что Роберт убил Валентину и Леню? – прикинулась незнайкой Нина. – Я так обрадовалась, что меня оставили в покое, и ничего толком не узнала. Мне кажется, обвинения странно выглядят. Он помогал твоей жене и вдруг…
– В его квартире нашли много улик. Безусловно, точную причину никто не знает. Но нож, которым он убивал, мини-кассеты с записями постельных утех Валентины, ключ от моего дома… видишь, улик полно. Я абсолютно не знал Валентину, меня это угнетает. Я выгляжу дураком?
– Знаешь, Глеб, хочу дать совет, если ты разрешишь.
– От тебя я приму любой совет, даже абсурдный.
– Все кончилось, наплюй. Начни заново жизнь, забудь старую. Я лично так и сделала. Меня, конечно, потрепало, но… все проходит, так сказал библейский царь Соломон. Все пройдет.
– Ты права. Да, Нина, чуть не забыл! Я принес деньги. Тебе ведь надо вернуть сумму залога. Дело в том, что денег, которые у меня тогда были, не хватило бы, поэтому я не оставил их. Ты, наверное, черт знает что подумала обо мне, когда я ушел.
– Что ты, Глеб. Я о тебе не думала плохо. Вспомни, ведь я первая поверила тебе. А залог… Я же теперь ни при чем. Деньги вернут.
– А дом? – И он многозначительно посмотрел на нее. – Ты хотела половину? Она твоя. А хочешь вторую половину вместе со мной? Только я сначала собираюсь его продать, куплю другой. Так как?
Ого-го! Так сразу? У Нины не закружилась голова от успеха, нет. Она вдруг почувствовала, что Глеб забрасывает большой крючок, так сказать, ловит на живца. Это покупка? Зачем, если все закончилось благополучно? Чего он хочет? Опять, опять те же вопросы, что и две недели назад. Только сейчас Нина немножечко изменилась, в возврат священных чувств не верит, вообще не верит ему. Если тогда остатки любви, гордости, тщеславия заставили ее броситься в огонь и в воду, то сегодня броска не будет, поэтому она не дала четкого ответа:
– Может быть.
Глеб широко улыбнулся и сказал с уверенностью человека, который при любых раскладах выйдет победителем:
– У меня есть надежда.
– Кстати, – вспомнила она и, достав сотовый телефон Валентины, положила перед Глебом. – Забери.
– Он теперь твой, – пододвинул к ней телефон он. – Нина, я рассказал родителям обо всем, они просили передать тебе их благодарность. Так что с их стороны выпадов не будет. (Теперь уже он прозрачно намекнул, что собирается жениться на Нине.) А вот с ребенком ты перебрала. Представь, поверили тебе. Мечта иметь внука вдруг осуществилась, а они об этом ничего не знали. Я же единственный сын, сгинул в неизвестном направлении, родители понастроили планов насчет внука. Но не беспокойся, я привел их в чувство, хотя не понимаю, зачем тебе надо было говорить Надежде про несуществующего сына. Это лишнее. Мне жаль отца и мать, они очень огорчились.