Дневник Габриеля
Шрифт:
Я покачала головой.
— Как старший детектив я обязана выезжать на каждый труп, если есть причины для вмешательства убойного отдела. Но обычно они не плодятся так быстро.
— Кто не плодится?
— Трупы…
— Мне обязательно нужно…
— Да, поскольку ты мой напарник, это твоя работа.
Гаррисон с неохотой кивнул, видно было, как ходят ходуном желваки. Когда мы спускались по мраморным ступеням, я отметила, что он сильно побледнел.
— Чисто из любопытства, почему ты стал копом, Гаррисон?
Он прищурился и сдвинул брови. Порой слова могут иметь ту же силу, что оружие, и я пожалела, что
— Это меня касается, — сказала я.
— Думаю, касается, если я ваш напарник.
— Проехали. Мне не стоило спрашивать. У каждого свои причины. Большинство моих знакомых копов просто хотели стабильную зарплату и при этом нескучную работу.
Мы молча дошли до следующего пролета, словно между нами возникла стеклянная перегородка. И тут Гаррисон нарушил неловкое молчание:
— Мне хотелось поймать того, кто убил мою жену, — сказал он безжизненным голосом.
Я сделала шаг и остановилась. По многим причинам я не могла сейчас играть роль чьей-то матери, в основном из-за моей несостоятельности. Чаще всего, когда человек рассказывает тебе о собственной трагедии, он ждет чего-то взамен. Женщины хотят сочувствия, которого не смогли добиться от любимых мужчин. А мужчинам нужно, чтобы относительно чужой для них человек понял их, поскольку они не встречают понимания у близких. Я взглянула в глаза Гаррисона и увидела, что ему от меня ничего не нужно. Он просто констатировал факт. Сообщил жестокую ужасную правду.
— Но я его не поймал, — сказал он с издевкой, относящейся к нему самому, и даже слегка улыбнулся над собственной абсурдной наивностью. — Есть ряд вещей, которые мы не знаем и знать не можем.
— Да у меня самой таких вещей несколько томов.
Теперь понятно, почему ему так трудно находиться рядом с трупами и почему он вдруг заартачился и не захотел работать в убойном отделе. Он достаточно умен, чтобы понять, что я задам еще один вопрос, так что я предположила, что ответ на него уже готов.
— Если это назначение тебе в тягость…
— Нет.
Он сказал это с уверенностью человека, который обезвреживает бомбу, готовую взорваться при любом неловком движении. Наши взгляды встретились на долю секунды, но этого мне хватило, чтобы понять, что его рана уже зарубцевалась. Я повернулась и пошла дальше по лестнице, еще несколько секунд вспоминая взгляд его ярко-зеленых глаз. Как ни странно, этот взгляд лишил меня спокойствия. Господи, да что такое? Даже и не думай, сказала я про себя. Ни на одну секунду. Никогда.
5
В четырех милях от стадиона «Розовая чаша» мы с Гаррисоном повернули и поехали вдоль русла пересохшего ручья к старинным каменным воротам клуба любителей рыбной ловли. Ветви дубов нависали над дорогой как растопыренные пальцы. Желуди падали прямо под колеса. На зеленом склоне то тут, то там виднелись яркие островки цветущей желтой горчицы.
На дне оврага располагалось каменное здание, известное как Клуб рыболовов, отблеск тех дней, когда Пасадена вела более утонченный образ жизни и выходцы с северо-востока пытались вновь пережить то сладкое время, когда они рыбачили у знаменитых ледниковых озер гор
— Мне всегда было интересно, зачем вообще нужен этот клуб, — сказал Гаррисон, когда мы повернули и въехали на гравиевую дорожку, где уже стояли полицейские машины и фургончик судмедэкспертов.
— Чтобы мужчины могли сбежать от своих жен, — ляпнула я.
Посмотрев на Гаррисона, я пожалела о сказанном, не успели еще последние слова слететь с языка. Гаррисон отвернулся и стал рассматривать изящные линии каменного строения с таким видом, словно собирался реконструировать его камешек за камешком.
— Я никогда не понимал таких отношений, — сказал он без тени жалости к себе.
А я не могла себе представить других отношений, но помалкивала.
Тело плавало лицом вниз в южной части пруда, примерно в трех метрах от берега. Сам пруд был вытянут метров на тридцать шесть в длину и двенадцать в длину. От того места, где плавал труп, до ступенек, ведущих в здание клуба, было около сорока пяти метров. Я окинула взглядом периметр пруда, а потом посмотрела на парковку, отделенную от него живым забором из густого кустарника около двух метров высотой.
— Освещение отсутствует, наверное, и вчера вечером здесь было очень темно, — по привычке произнесла я, забыв, что разговариваю не с Трэйвером.
Гаррисон посмотрел на меня, не понимая, нужно ли ему отвечать на это замечание.
— Мы с Дэйвом так делали, — объяснила я. — Разговаривали вслух.
— Как супруги, давно живущие в браке, — сказал Гаррисон с еле уловимой улыбкой.
— Нет, в моем браке ничего подобного не было.
Тем временем судмедэксперт в резиновых сапогах до колен двинулся вброд, чтобы посмотреть на труп. Гаррисон не сводил с него глаз, пока тело не приподняли на достаточную высоту, чтобы видно было лицо.
— Мужчина. Латиноамериканец.
Я взглянула на Гаррисона и поблагодарила Бога за то, что это не женщина. Жертва была одета в джинсы, легкие кожаные туфли и красный свитер, надетый, насколько можно судить, на белую тенниску.
— Маловероятно, чтобы человек утонул в пруду глубиной тридцать сантиметров, — заметил Гаррисон.
— Если только в момент падения он не был без сознания.
К нам подошли детектив Фоули, который принял вызов, и сержант патрульной службы Толланд. Все остальные следователи, кроме Фоули, уехали на обыски в домах Финли и Брима. Фоули небольшого роста, около ста шестидесяти пяти, с крепко сбитой фигурой борца, хотя в далеком прошлом он действительно занимался борьбой. Короткая стрижка и усики как у Кларка Гейбла, которые он отрастил, когда ему дали крошечную роль без слов в фильме Элмора Леонардо: Фоули должен был изображать детектива, сидящего за столом и попивающего кофе. Его особый талант, если можно так сказать, — особое отношение к своей работе, скорее свойственное «синим воротничкам», занятым тяжелым физическим трудом. Может, он и не блистал проницательностью, но зато всегда прочесывал место преступления как следует и отыскивал улики как лабрадор. Фоули посматривал на Гаррисона и кивал, пока судмедэксперт изучал труп и озвучивал осмотр для нас таким тоном, словно это был документальный фильм о живой природе.