Дневник инока
Шрифт:
20 июня 1950 г.
Дорогие Т[ихон] Т[ихонович] и Т[атьяна] Б[орисовна]!
Сначала несколько слов о Вас… Когда я хочу говорить о Вас, то неизменно вспоминается мне замечание биографа св[ятителя] Иоасафа об его родителях. Его отец — полковник Даниил Андр[еевич] (если не ошибаюсь) — весь был погружен в созерцание, в книги и молитву. А все хозяйство и хлопоты лежали на матери святителя — Марии, дочери запорожского гетмана. Так Господь сводит людей в семьях многих, так и у Вас в семье. Ваш жребий, дорогая Татьяна Борисовна, заниматься детьми, носить их
Теперь о себе… У меня скорби и искушения все возрастают. Пришлось с места бесплатной работы совсем уйти. Так как без работы быть нельзя, попросился в маленькую конторку (из 2–х человек) помогать в бумагах. Но тут более стараются давать внешние поручения: сходить с бумагами, выписать счета и т. д. Все это делаю, хотя суетливо. Если возможно, пришлите перышек писчих, карандашей простых и химических. Бумага, в прошлый раз посланная, очень пригодилась. Гороху надо и к чаю чего-нибудь. Деткам моим дорогим желаю продолжать быть Вашей радостью и утешением. С[ережа], наверно, теперь совсем серьезный и всяких"гаек"и"винтиков"боится, как огня… Господь да сохранит всех вас и согреет Своею благодатию. Благодарю за подробности о Лавре.
А[рхимандрит] В[ениамин]
26 июня 1950 г.
Дорогие Т[ихон] Т[ихонович] и Т[атьяна] Б[орисовна]!
Получил все посланное Вами — осязательный знак Вашей заботы, любви и родной ласки. Сердечное спасибо Вам и моим деткам, принимавшим участие в заколачивании ящика и в написании 90–го псалма. Сверх этого премного признателен Т[атьяне] Б[орисовне] за освещение жизни лаврской. Кроме ее сообщений, у меня не было других источников наблюдения за бытом дорогого мне места.
Теперь о себе — продолжение повести моего бытия… В Райфо, где я писал… наконец, с наступлением лета, оказалась ненужной моя работа… Тут приспело время отправки из поселка в колхозы подобных мне. Я по Промыслу Божию застрял на работе в заготконторе, учитывающей шкуры и яйца. С приходом моим в эту контору вдруг бухгалтер уходит в больницу, а наутро предстояла отправка шкур на полмиллиона в облцентр. Вечером зав[едующий] складом приносит пачку сортовых со спецификацией. Я попробовал подсчитывать. Оказалось: таксировка неверная. Всю ночь проверял, снял девять тысяч с бухгалтерских итоговых сумм на основании перерасчета. Но когда через банк провел инкассовые операции, оказалось, что данные зав[едующего] складом были неверны и я снял фактическую стоимость товаров. Началась мука выверки документов первичных, и ценой величайших нервных усилий я восстановил подлинные цифры документов, но Байкадамский банк отказался проводить на инкассе исправления. Пришлось направить корректированные записи прямо в область. Что-то будет, примут ли записи? Не знаю. Теперь дальше… Потребовали, чтобы я принял кассу заготконторы (это за 200 руб. в месяц), — я отказался. Сегодня бухгалтер, вернувшийся из больницы, отказался от работы в конторе и перешел работать в новую точку. А я под угрозой отправки в колхоз — между"двух стульев"и без бухгалтера. Правда, и прежде инкассаторских документов я не подписывал, а носил на подпись к бухгалтеру, при всем том тягота последствий всех документальных операций висит на мне.
Еще я не сообщал Вам одной детали. (А может быть, и писал — не помню.) В часы досуга я стал заниматься составлением большого казахско–русского словаря. Под руками у меня оказался купленный мною за 100 руб[лей] двухтомник русско–казахского словаря АН КазССР, а я переделываю его по вечерам, группируя казахские слова и их значения. Довел работу до буквы"О". Для чего это нужно мне, после объясню. Шум на квартире неизъяснимый часов до 12 веч[ера]. Теперь здесь вся жизнь на улице, внутри квартир не спят,
Господа все прошу, чтобы возвратил к св[ятому] престолу меня имиже весть судьбами. Из-за неустроенности внешней внутри тревожно. Бьюсь как рыба об лед. Таковы вкратце последние перипетии.
Как хочется, чтобы вся эта ненужная суета отпала от меня и я мог быть всецело Божиим, чтобы сатанинские нападки, внешние и внутренние, все были препобеждены силою Господа моего Иисуса Христа. Еще представьте себе, здесь буквально нет у меня ни одного человека, с кем бы я мог говорить дружески. Вся жизнь моего сердца осталась объединенной только с Вашим краем. Вот почему мне так дороги строки каждого Вашего письма.
Дорогая Татьяна Борисовна! Что-то последние Ваши письма минорны. Болезни, неустроенность дома, заботы о детях как бы не трогали Вас остро, при всем том Церковь Божия, [как] родная мать, всегда Вас окрылит токами благодати. Самое главное в Вас цело — вера глубокая, с помощью ее все наносное преодолеется благодатию Святого Духа. Этого я желаю Вам.
Господь Спаситель да будет с Вами и Вашей семьей. Привет братский дорогому о[тцу] Тихону, и благословение Божие да почиет над всеми вами и детками моими.
А[рхимандрит] В[ениамин]
14 июля 1950 г.
Дорогие Т[ихон] Т[ихонович] и Т[атьяна] Б[орисовна]!
Посланное Вами все получил. Глубокое, сердечное от полноты сердца"спасибо"за все хлопоты и родное отношение ко мне. За сообщение о Толе, или о теперешнем о[тце] Антонии [120] , очень признателен. В нем всегда замечалась искра Божия. Господь да доведет его до пристани спасения вечного без преткновений о подводные камни искушений.
120
Речь идет об Антонии (Мельникове Анатолии Сергеевиче; 1924–1986), окончившем свой земной путь митрополитом Ленинградским. С 1944 по 1950 год он обучался в Московских духовных школах, где о. Вениамин был инспектором. В июле 1950 года Анатолий был пострижен в монашество и рукоположен во иерея, а затем назначен преподавателем и инспектором Одесской духовной семинарии. С 1952 года он стал инспектором Саратовской семинарии и секретарем епархии; встретился там с владыкой Вениамином в 1955 году уже как с епархиальным архиереем.
Дорогая Т[атьяна] Б[орисовна], а Ваши боли душевные о недочетах в отношении к Богу покрывайте сокрушением сердца. Тогда Всемилостивый Бог простит за все и убелит вас"паче снега". Мы — немощны, постоянно падаем, изнемогаем, малодушествуем, часто плачем. Но Бог у нас — Всемилостивый, Пресострадательный, Безмерно Щедрый. В Его любви исчезнут все наши немощи и слабости, если оплачем их с искренним желанием более их не повторять. Я за последние дни очень страдал от всяких неожиданностей. Но о грустном можно говорить лишь немного или, что еще лучше, не говорить ничего.
Дорогому Т[ихону] Тихоновичу] желаю мира и радости духовной в служении и углубления в познании веры и духовной жизни. Если не затруднитесь, о новом в лаврской жизни пишите. Господь да сохранит Вас для неба и вечной радости.
А[рхимандрит] В[ениамин]
28 июля 1950 г.
Дорогие Т[ихон] Т[ихонович] и Т[атьяна] Б[орисовна]!
Адрес мой меняется. Около 25 числа августа должен поехать в Джамбул. Там или еще где осяду, не знаю. О подробностях дальнейших и адрес сообщу особо. Теперь кратко пишу, так как неспокоен. Всех вас с любовью помню как сердечно родных. Господь с Вами!