Дневник комиссара
Шрифт:
Медведев, ознакомившись с тетрадью лейтенанта, сказал, что нападение на отдельные гитлеровские машины должного эффекта не дает, хотя такие нападения наводят панику на фашистов, заставляют их посылать целые подразделения, а это, понятно, отрывает гитлеровцев от фронта. Но все-таки, сказал Дмитрий Николаевич, наибольший эффект дает только диверсия на железной дороге. Поэтому он советовал лейтенанту переместиться с отрядом немного южнее, где расположены важные железнодорожные и шоссейные магистрали.
Для того чтобы наладить регулярное и бесперебойное «обслуживание» гитлеровцев, командир
Во время разговора лейтенант внезапно посерьезнел и отозвал Медведева в сторону.
— Товарищ командир, я хочу вам кое-что рассказать.
— Я вас слушаю.
Брянский помолчал и испытующе посмотрел на Медведева. Вид у него был жутко конспиративный.
— Только…
— Что только?
— Дайте мне слово коммуниста, что вы никому, абсолютно никому не расскажете.
— Для того чтобы дать такое слово, я должен знать, о чем идет речь.
— Ну хорошо. Я вам скажу и так.
Он помялся, поглядел по сторонам, не подслушивает ли кто.
— Я, товарищ командир, не лейтенант…
Медведев смотрел на него.
— И не Брянский…
Медведев молчал.
— Видите ли, какое дело, товарищ командир. Я младший сержант. С таким званием особого авторитета у бойцов не заработаешь. А народ у меня хороший, но беспечный. Комсомольцы, молодежь, некоторые прямо из школы. Им командир нужен со званием. Вот я и придумал для поддержания дисциплины и авторитета…
— А фамилию зачем?
— А это так просто. Места вокруг какие? Брянские. Ну вот и…
Медведев серьезно склонил голову.
— Я вашу тайну сохраню, товарищ сержант.
Брянский назвал свою настоящую фамилию, но Медведев сохранил тайну и не назвал ее мне.
Получив от нас необходимые инструкции, карты, листовки, часть боеприпасов, они отправились домой, в свой лагерь.
Больше я никогда не видел ни лейтенанта Брянского, ни его боевых товарищей. Вот что мы узнали о судьбе этого отряда.
…Следуя нашим указаниям, Брянский снял свой лагерь и двинулся на юг. Он намеревался пройти километров пятьдесят-шестьдесят и достичь намеченной нами цели — крупной железнодорожной ветки. И этот поход молодой командир хотел превратить в триумфальный партизанский марш.
Так и получилось. Они шли совершенно открыто. Они вышагивали по дорогам и опушкам, пренебрегая правилами элементарной конспирации. И как бы подтверждалось то древнее неумирающее правило, что храброго пуля боится, смелого штык не берет. Им все сходило.
Им сходило, когда они среди бела дня врывались в деревни и, убрав заодно со старостой полицейских, проводили собрания колхозников, на которых звучали «Интернационал» и «Гитлер капут».
Им, казалось, сходило все.
Но так не могло продолжаться до бесконечности.
И такое наступило.
Их предали.
Их предали беззастенчиво, подло и неожиданно. Но предательство всегда таково. Природа предательства не разгадана и таинственна, она тянется из тьмы веков, вечная ненавистная спутница всего, что борется и умирает за утверждение светлых идеалов. Нам только кажется, что предательство понятно
…Они находились в крайней избе, часть из них расположилась во дворе этого дома. Фашистов было человек восемьдесят, они шли цепями с двух сторон, и пространство между этими цепями хорошо простреливалось крупнокалиберными пулеметами.
Начался неравный бой.
Партизаны дрались ожесточенно, яростно.
Неравные силы, слишком неравные силы! Этот вечный рефрен партизанской войны. Печальный и мужественный рефрен. Партизан всегда имеет дело с неравными силами. Он с самого начала знает, что ему придется сражаться с противником, превосходящим его числом, вооружением, а порой и умением. Потому что партизан в душе, да и не только в душе, сугубо штатский человек и воином его делает только любовь и ненависть: любовь к Родине, ненависть к врагу.
Было убито семеро.
Семеро было тяжело ранено.
Они могли гордиться, на нашей земле навсегда осталось несколько десятков фашистов.
Но им уже нечем было стрелять…
У нас в отряде был траурный митинг.
Командир говорил о главном чувстве партизана. Чувство Родины, чувство хозяина своей земли. Партизаны из отряда Брянского боролись и погибли, как герои. Но это были беспечные герои, они слишком доверялись обстоятельствам. И поэтому Дмитрий Николаевич предостерегал и объяснял, что никогда не следует забывать о контроле и бдительности. Мы действительно у себя дома, но сегодня наш дом в руках хитрого, коварного врага. Нужно быть храбрым и бдительным. Мы не должны ошибаться. Мы не имеем права на беспечность.
Я слушал и вспоминал по-мальчишески серьезное лицо лейтенанта Брянского. Я вспоминал, как смеялись и пели у наших костров девушки из его отряда.
Тяжелые, горестные воспоминания, тяжелые, черные минуты… Но партизану некогда горевать. Рядом враг. Мы продолжали наши операции.
Гитлеровцы начали настоящую охоту за партизанами. Прибыл крупный карательный отряд и начал действовать, но нас он пока не трогал.
Мы присоединили к себе еще одну группу и решили наряду с регулярно проводимыми боевыми операциями обстреливать вражеские самолеты, трасса которых проходила недалеко от лагеря. Стали обстреливать самолеты из пулеметов бронебойными пулями. Медведев выставил зенитчиков-охотников группами по шесть-семь человек, выдвинул их на трассу.
…Однажды я пошел с «зенитчиками». Ждать пришлось недолго: появились два одномоторных «хейнкель-111». Это легкие бомбардировщики, они летают низко, метрах в полутораста-двухстах над полотном железной дороги. Зенитчики открыли огонь, с самолетов ответили. Значит, наши пули попали в цель, так как звук выстрелов не мог быть слышен в самолете, его заглушает шум мотора. Дали еще несколько очередей, и один из самолетов загорелся. Потом минут через пять стало тихо, и вскоре один за другим раздались два взрыва. Мы послали разведку, но разведка ничего не нашла.