Дневник космонавта
Шрифт:
Проснулся в 4 часа утра, боялся проспать, так как хотел на витке, который начинается в половине пятого, посмотреть разломы в районе Аральского моря и реки Урал. По правому берегу Урала, напротив соленого озера Индер, видел кольцевой свод диаметром около 100–150 км, аналогичный Астраханскому по цветовой окраске и границам. Ну, а дальше заснуть не мог, перебил сон. Подлетая к Дальнему Востоку, посмотрел в иллюминатор. Была редкая для этого края безоблачная погода. Интересную увидел картину — темная Земля, как негативная фотография, испещрена причудливыми изгибами белых линий — это русла рек, расщелины, разломы в предрассветной дымке. Оказывается, утром при низком Солнце можно хорошо изучать рельеф и разбираться в его структурах.
В 11 часов начали интересный астрофизический эксперимент АФ-20 с рентгеновским спектрометром СКР-02. Выполнили
Пришлось через иллюминаторы быстро опознаваться относительно звезд, чтобы не сорвался эксперимент, и вручную разворачиваться на нужный участок звездного неба. Выполнили это достаточно быстро и спокойно.
Разговаривали с Кобзевым. Дела неважные. Он сказал, что нами недовольны за то, что мы во время «выхода» задержались дольше в космосе. Дело в том, что нам планировали только половину выполнения программы, а мы решили завершить ее полностью. Но это не берется во внимание теми, кому хочется поговорить. В общем, тот случай, когда нечего сказать, то надо кому-то что-то придумать, чтобы напомнить о своем существовании и показать свою значимость.
Да это и не новь: чем больше в работе берешь на себя, отдаешься ей, тем в конечном счете больше с тебя спрос и даже порой за чужие ошибки. Вот сейчас барахлит у нас технологическая печь «Корунд» из-за заклинивания двигателя механизма выдвижения капсулы.
Значит, кто-то ошибся либо в расчетах, либо в изготовлении, или не заметил эти недоработки во время испытаний. В результате установка на борту не работает, к тому же заклинивание двигателя приводит к перегреву его корпуса выше ста градусов, что в наших условиях чревато пожаром. Как в этой ситуации поступить? Установка уникальная, на станции впервые, вес ее более 200 кг, и, конечно, многие специалисты ждут результатов, необходимых науке и в приборостроении. Что делать? У нас есть все основания прекратить с ней работу. И без этого хватает хлопот на борту. Но мы так поступить не можем. Все, что в наших силах, возможностях, используем для того, чтобы отремонтировать ее и выполнить программу экспериментов, а это приходится делать уже за счет нарушения режима дня — своего личного времени, питания, сна, физкультуры и подчас ночью.
Оправдано ли это? Да, оправдано. Потому что здесь мы силы, настроение черпаем только в успехах от работы, а неработающая установка будет как немой укор все время напоминать, что что-то не работает, что-то не сделано, и здесь уже не имеет значения, по чьей вине. Потом, на Земле, разберемся, а здесь мы за все в ответе. Правда, рискуем теперь мы. Ошибемся в ремонте, то здесь уже вся вина за неработающую установку ляжет на наши плечи. И вот тогда головотяпство и недоделки некоторых специалистов с молчаливого их согласия скроются за нашей ошибкой, хотя мы руководствовались только одним стремлением — выполнить программу экспериментов и получить хороший конечный результат. В этом случае все обошлось благополучно. Мы отремонтировали печь «Корунд» и получили уникальные кристаллы, на один из которых даже составлены технические условия по целесообразности их производства в космосе. И таких примеров я мог бы привести немало.
Отлетали всего половину. Работа помогает. Надо держаться. Сегодня сказали, что ребята из экспедиции посещения, которых ждем скоро, — Леша Попов, Саша Серебров и Света Савицкая, — улетели на космодром. Я думаю, что с этой экспедицией будет полегче, с Лешей готовились три года в одном экипаже и хорошо друг друга знаем. Хочу спать. Послушаю сейчас последние известия в сеансе связи, и отбой. По окончании последних известий слышим знакомый мотив. Поет Толкунова. Земля говорит: ребята, это вам песню написал Иван Матвеевич на мотив колыбельной «Спокойной ночи, малыши».
Действительно, мы с Толей на станции «Салют-7» как бы вновь оказались в колыбели, только теперь уже матери — Земли. Иван Матвеевич был врачом нашего экипажа при подготовке к первому моему полету на корабле «Союз-13» с Петром Климуком. Помню, тогда перед самым стартом у нас возникла серьезная ситуация. За день до полета, когда ракета с кораблем стояла уже на старте, мы по традиции приехали к ракете на встречу с рабочими, конструкторами, инженерами, испытателями, со всеми теми, кто готовил технику и нас в Байконуре. Здесь же был предыдущий экипаж Лазарева с Макаровым, который как бы передавал нам эстафету в освоении космоса.
Наш старт был назначен на 18 декабря 1973 года, поэтому встреча состоялась 17 декабря, а это зима, мороз более 20. Но мы с Петей были молодые, по 31 году обоим, даже на сегодня самый молодой экипаж. И, конечно, хотелось выглядеть молодцами, поэтому оделись по-пижонски для такой погоды. Куртки меховые летные, шапки, брюки безо всяких причиндалов и ботинки. Приехали, а старт на взгорке, помимо мороза, там еще и ветерок по степи гуляет. В общем, все было хорошо, нас очень тепло приветствовали, пожелали успешной работы, вручили букеты
Когда он стал меня осматривать, прямо скажу, сцена получилась немая, как в «Ревизоре». Смотрит горло, уши, нос, а глаза в испуге расширяются, потом на меня растерянно — луп, луп глазами. Говорю ему: «Геннадий Дмитриевич, все нормально, не беспокойтесь, подписывайте заключение. Полечу». Да и деваться некуда, ракета на старте, уже заправлена, корабль укомплектован снаряжением под наш экипаж, все службы управления оповещены и настроены на работу с нами… Что оставалось делать? Подписал. Потом, когда ехали в автобусе к ракете, я с грустью смотрел на голую степь, покрытую вокруг снегом, и думал: как я полечу? Выдержу ли восемь суток? И вот интересно, когда оказался в корабле, все забыл, задавила работа, и только, идя на посадку, вспомнил о своем состоянии перед полетом, потому что закладывало уши и плохо выравнивалось давление. На Земле в Джезказгане первый, кто меня начал осматривать, — это был Геннадий Дмитриевич, и тогда он уже с облегчением улыбался и шутил. А Ивану Матвеевичу я искренно благодарен за поддержку в трудную минуту и доверие к нему как к врачу. Прошло десять лет после первого полета, у нас другой врач экипажа, а он и сейчас теплыми словами песни старается поддержать нас. Вот она:
Космонавты спать ложатся, спит «Строка»,Одеяла здесь не в моде — два мешка,Даже «Дельта» спать ложится,Чтобы ночью вам присниться,ОДУ закрывай, баю-бай.Баю-бай, хотят все в ЦУПе тоже спать,Завтра всё пойдет сначала, всё опять.За день вы устали очень,Скажем вам спокойной ночи,Глазки закрывай, баю-бай.Вспоминают очень нежно дома вас.Люся, Лида пусть приснятся вам сейчас.Дома всё у вас в порядке,Спят ребята ваши сладко.Глазки закрывай, баю-бай.Нам и в сказке-то не снится, как сейчасВы несетесь по орбите в сотый раз,Мы вас помним, любим очень,А сейчас — спокойной ночиГлазки закрывай, баю-бай.Утром на транспортном корабле выполнили тест акселерометров. Есть предположение, что на точность их работы влияет подключение к источнику питания одновременно с ними другой аппаратуры — датчиков угловых скоростей и гироскопов. Результаты теста подтвердили, что с увеличением нагрузки на преобразователи тока снижается уровень помех и в результате повышается точность измерения ускорений.
Идет связь. Ведем разговор по тесту. В конце его Кобзев выходит на связь, и опять насчет моего веса. Эта тема начинает надоедать. Так могут и на самом деле аппетит испортить. Затем он сообщил по нашей кодовой таблице, что Земле кажется, что у нас усложнились отношения на борту. Тогда я его спрашиваю по общей связи Заря, зная, что весь ЦУП слышит: «Как работаем?» «Отличено» — говорит. «Как ведем себя с Землей на связи?» Отвечает: корректно. Вот это, говорю, и есть главные показатели климата в экипаже, и прекращаем эту тему обсуждать. Сегодня же наддували станцию воздухом, который нам доставили в баллонах корабля «Прогресс». Дело в том, что после выхода в космос общее давление в станции понизилось от нормального до 713 мм рт. ст., за счет наддува отсека ПХО после возвращения в станцию воздухом из объемов РО. Подняли давление до 805 мм рт. ст., а в баллонах еще остался воздух. Жаль было его оставлять неизрасходованным, а перенаддувать станцию нельзя выше этой нормы из-за ограничений по прочности конструкции.