Дневник кота с лимонадным именем (сборник)

Белянин Андрей Олегович

Савит*** включил электропитание аппарата, источником энергии для этого послужил его собственный силовой блок в телокорпусе. Экран на макушке жестяной коробки ожил. Панель ввода данных приняла комбинацию символов и передала их в нутро устройства. Манипулятор изобретателя утопил клавишу запуска… и помещение озарилось уже знакомым фиолетовым сиянием. Даже наносекунды не осталось сказать «прощай» всему, что его окружало.

В новой реальности его звали Самувит, и в ней он совершил тяжкое преступное деяние. Суть проступка заключалась в наглом отказе осуществить акт совокупления с дочерью Великого шамана, хозяина жертвенного валуна. К тому же мотив преступления сам по себе

был преступлением — Самувит предпочёл спариванию еретичное влечение к опьянению разумом. Так что у Мриан в частности и у женской половины племени вообще было достаточно оснований для ненависти, что влекло за собой весьма опасные последствия для дерзкого грешника. Приговор вынесли быстро — отсечение органов размножения на виду у всех соплеменников. Так род еретика лишался потомства и должен был послужить в назидание и для устрашения других заблудших, уже, наверное, прегрешивших в уме. После казни им не придёт в голову воплощать греховные мысли в ещё более мерзкие дела!

Самувит уныло оглядел себя. Чешуйчатая кожа красиво блестела и вздувалась над буграми хорошо оформленной мускулатуры, пестрела по бокам могучего хвоста, способного одним ударом повергнуть любого соперника. Разве не жалко калечить такое тело?! Ох, если бы не поразила его ересь любознания!.. Но не будь этого его крамольного увлечения, не смог бы он варить столь нужное для воинов племени зелье марна. Гурри, монхатва и трамила росли в горах вроде бы на виду у всех, но лишь Самувиту было ведомо, как их правильно смешать и довести до готовой марны, без которой никогда бы воины его племени не превзошли бы бойцов из враждебного клана…

Увы, народ хвостатых безнадежно отупел, никакой тебе благодарности, да что там благодарность, некому даже рецепт марны передать… и будущие битвы будут проиграны. Никого из посвященных в знания уже не осталось в живых. Изыскания разума объявлены ересью — и вот они, ядовитые плоды запрещения! Великий шаман терпеть не может хвостатых умнее себя самого. Самувита передёрнуло от воспоминания о казни учителя Гургута. Мудрого поджарили на костре за черезмерную любознательность. Самувит горестно прикрыл перепонками глаза.

Учитель мёртв. Но у ученика есть шанс выжить даже после отсечения мужских органов. Будет больно, но переболеет. А можно даже не ждать казни, а сбежать и попросить у соседей убежища. Он откроет им тайну приготовления марны. И родное племя погибнет, постепенно сойдёт на нет.

Нет, не получится. Как раз из-за ереси познания, въевшейся в сознание, разум поддерживает тление углей чувства долга. Огонь просвещения часто не дает махнуть хвостом на любовь к своему племени. Глупая привязанность, но что поделать. В то же время плоды ереси не должны затеряться безвозвратно. Познание действительно пьянит, завораживает возможностью задавать вопросы и пытаться находить ответы на них. Почему солнце всегда восходит с одной и той же стороны мира, а затем скрывается за горизонт с другой? Почему появляются облака в зелёном просторе неба? Почему воду пьют, но не жгут, как хворост? Откуда столько звёзд по ночам и что они собой представляют? Ересь познания завлекает, заставляет своих последователей спрашивать и спрашивать без конца обо всём и обо всех. И какое наслаждение испытываешь, когда вдруг находишь какой-нибудь ответ! Да вот только Великий шаман взял и запретил упиваться познанием. Мол, нечего задумываться над естеством и сутью природных явлений, жизнь, мол, не нуждается в каких-то там вопросах…

Вот так любознательность стала ересью. Второй официальной ересью. С ней можно как-то жить, если проявлять осторожность. Но вот если поддашься на первую ересь — тогда хана. Страшнее быть не может.

Первая ересь состояла в искушении прикоснуться к блестящему НЕЧТО, которое стояло на Священном валуне, что было строжайше запрещено.

Нарушение запрета каралось жуткой и мучительной смертью — расчленением нарушителя…

Никто до сих пор не осмеливался преступить волю Великого шамана по отношению к неприкасаемому валуну. Великий шаман был самым сильным и свирепым хвостатым в племени. Для усмирения непокорных у него имелась заострённая палка, которая пронзала плоть любого мятежника. Авторитет шамана был столь велик, что осуждённых даже не вязали. В их продолговатых зубастых головах и мысли о бегстве не возникало.

Сейчас и Самувит находился в подобном состоянии оцепенелости, разве что думал чуточку вольнее своих несчастных предшественников. Сидел покорно перед своей норой и мигал перепонками: свет белого солнца слепил глаза. Но покорность если не в ногах и хвосте, то в уме уже отступала.

Всё ещё есть время спастись, думал он. Солнце пока не коснулось соседней горной гряды, отмечая час назначенной казни. И от этой мысли мозги чуть не закипали от напряжения. В голове мелькали хаотические и странные видения. Сначала возник образ какого-то студенистого полужидкого тела, с которым он боролся, защищаясь от поглощения, не имеющего вроде бы ничего общего с поеданием, но не менее пугающего своими последствиями. Потом он сам ненадолго «поглотил» в некотором смысле другое существо — длинное и многоногое. И наконец, неведомая громадина, грызя камни и извергая их из заднего отверстия, умоляла его пообщаться с ней контактно… Вот же чушь лезет под череп со страху перед наказанием Великого шамана!..

Но среди смущающих образов всё отчетливее проступал предмет совершенно неясного предназначения, слепленный из кристаллов… нет, из других каких-то комков и ракушек… да нет же, из блестящего камня… или из всего сразу и как-то отдельно. Непонятно. Ничего не понятно. Кроме одного обстоятельства — предмет сильно напоминал Священный валун, о котором предания твердят, что он упал с неба. Или прибыл оттуда. Короче, появился с небес.

Чья-то тень коснулась головы Самувита и прервала его размышления. Он повернул глаза. Тень на него бросала Мриан. Осуждённый на кастрацию с отвращением шевельнул хвостом.

— Зачем притащилась? — осведомился он.

— Ещё не поздно, — ответила дочь шамана. — Ещё не поздно исправить ошибку. Я готова — только хвост поднять. А потом измолю тебе прощение у отца.

— Ага, как же… прощения у полозов не просят! Лучше сдохнуть.

Полозов хвостатые не любили. Назвать кого-либо полозом или ужом — это величайшая кровная обида.

Мриан чуть не заскулила-застрекотала, но не из-за оскорбления в адрес папочки.

— Ну чем я тебе не пригожа! — воскликнула она. — Что я не так сделала, Самувит?

— Ого! Целых два вопроса за пару миганий глаз. Никогда бы не поверил, если бы кто другой такое про тебя сказал! — фыркнул язвительно осуждённый. — Того глядишь, поддашься ты на ересь познания — вопросы задавать…

— Слушай, ты! — зашипела она. — Уж безногий! Я тебе ягод лукошко принесла, утешить тебя хотела, а ты!.. Полоз гадкий! Будь ты проклят! Мне нечего тебе больше сказать! Будь проклят!

И Мриан в сердцах нахлобучила полное мягких плодов лукошко на голову наглого еретика и ушла, шипя, восвояси.

Самувит машинально стал утирать морду и слизывать сок.

Солнце ползло по небосводу, неумолимо приближаясь к горам. Грешник всё ещё не знал, как поступить. Из соседних нор стали выползать его соплеменники. Никто не оглянулся на смутьяна, никто не сказал ему ни слова. Все направлялись к валуну, где совершались все важные события в жизни племени — от наказаний до церемоний. Последним из норы поднялся сам Великий шаман. В правой передней лапе он сжимал свой печально знаменитый кол, в другой — огрызок какого-то мелкого зверька, имевшего глупость забрести в его в жилище.