Дневник мамы первоклассника

Трауб Маша

— А что ты сердишься? Я просто спросил.

Сели завтракать. Я даже нашла мультики по телевизору. Муж закатывал глаза, заламывал руки.

— Это не дело, нельзя перед школой смотреть мультфильмы, мы так никогда не выйдем, — прокомментировал он. — Ладно, сегодня можно.

— Ты же сам наверняка завтракал подо что-то, — сказала я заполошному мужу.

— Я завтракал под «Пионерскую зорьку»! Под радио, а не под телевизор!

— А я завтракала под Пугачеву на пластинке… — вспомнила я.

— А

зорька и Пугачева — это кто? — спросил сын. — А пластинка — это что? А пионерская — это какая?

— Вася, доедай, я тебе потом все объясню, — сказала я.

— Нет, все-таки под телевизор нельзя, — стоял на своем муж.

— Хорошо, давай ему «Эхо Москвы» включим или диск с классической музыкой поставим, тогда он точно до школы не дойдет — уснет за столом…

— Я же о другом говорю… Я же не против… просто мультики можно и в другое время посмотреть!

— Отлично. Давай ребенок будет завтракать под «Евроньюс»!

Вася, пока мы препирались, уснул.

— Вася, ты помнишь, в каком классе ты будешь учиться? — разбудил его вопросом муж.

— В первом «А», — устало ответил ребенок. Этот вопрос муж задавал ему каждый день, думая, что если сын пойдет в другой класс или забудет букву, то случится что-то страшное. — А когда я буду учиться в первом «Б»? — спросил Вася.

— Никогда. Всегда будешь учиться в первом «А», — сурово сказал муж.

Вася зарыдал. Я бросила тушь, которой пыталась накрасить ресницы, чтобы не попасть спросонья в глаз, и побежала выяснять, что случилось. Ребенок рыдал и кричал, что он не хочет всю жизнь учиться в первом «А». Муж скакал вокруг сына и говорил, что он не то имел в виду, не так выразился.

— А мама мне рассказывала, что она и в «А» училась, и в «Б», и даже в «Д» классе, — всхлипывал Василий, — а бабушка сказала, что моя мама вообще потом не училась, а валялась с книжкой и даже завтракала в постели. И в школу ходила два раза в неделю. И что все равно она самая умная была.

— Маша, — подошел ко мне муж, — скажи нашей бабушке, чтобы она не рассказывала внуку про… про…

— Про что?

— Про все! Ему еще рано это знать!

Я успокоила Васю, пообещав ему все буквы на свете.

— Вася, а как зовут твою первую учительницу, помнишь? — опять пристал к сыну муж.

— Помню, — ответил Вася и задумался.

— Ну?

— Александра Светлановна.

— Может, все-таки Светлана Александровна?

— Может быть, — легко согласился Вася.

— Маша, а им покажут, где там туалет? — обратился муж ко мне.

— А как ты думаешь?

— А у них там будут шкафчики для одежды?

— Нет, крючки будут.

— А почему не шкафчики?

— Слушай, отстань, а?

— А они будут руки перед завтраками мыть? А на переменах за ними будут следить? А у них есть дежурный врач на случай, если

Вася упадет или ударится?

И тут до меня дошло — муж просто боится идти в школу. Он нервничает, поэтому орет все утро. Мне его даже жалко стало. С другой стороны, я тоже нервничаю, но не ору же.

— Пожалуйста, успокойся, — попросила я мужа, — ничего страшного, быстро сходим, вернемся. Я буду тебя за руку держать, чтобы ты не боялся.

Я помогла сыну одеться — белая наглаженная рубашечка, брюки, новые ботинки.

— Маша, посмотри, у него же все лицо в шоколадном йогурте, — сказал муж, — надо умыться.

Вася двумя привычными движениями — белыми рукавами рубашки — стер остатки йогурта.

— Вася! — в панике заорал муж.

— Ничего, все равно в куртке, не видно, — махнула рукой я.

— Как это не видно? Вы что, совсем уже? — Муж чуть в обморок не свалился. — Надо переодеваться. Срочно. У нас есть запасная белая рубашка? Почему у нас нет запасной белой рубашки?

Я тем временем уже успела переодеть сына в чистую рубашку. Мы стояли в прихожей. Вася держал белые хризантемы.

— Пойдем, пойдем, — торопил сын.

— Сейчас. Я еще не готов, — отвечал муж, который встал раньше всех и собирался тоже дольше всех. Он один раз снял ботинки и пошел за мобильным телефоном в комнату, потом ходил за ключами, потом за носовым платком…

— Не волнуйся ты так, — сказала я.

— А я и не волнуюсь! — заорал муж.

Во дворе школы толпились дети с родителями. Собирались, как я и думала, минут сорок. Детей построили по парам и сказали, что сейчас пойдем. Через десять минут еще раз построили. И еще через десять минут.

— Мама, — закричал мальчик, — у меня букет тяжелый! Можно я его уже отдам учительнице?

— Нельзя, — сказала мама.

— Вот же учительница. Пусть возьмет и сама держит. А то я больше не могу, — возмутился мальчик.

— Рано, — ответила мама.

— Посмотрите, у меня глаз нормальный? — обратилась ко мне другая родительница.

— Да, все в порядке, — ответила я.

— А то букетом в глаз попали, — пояснила она. — Ой, смотрите, девочка в гольфиках. У нее же ноги синие и в пупырышках. Мамаша с ума, что ли, сошла? Я на своего колготки надела. Холодно же.

А дети тем временем не могли оторвать взгляд от гипса учительницы. Из гипса торчали посиневшие от холода пальцы с красным педикюром.

— Сколько еще здесь стоять? — спросил мальчик у всех взрослых сразу. Он держал за руку девочку, которая сладко спала стоя. Ровненько стояла и спала, прижавшись щекой к букету. Глядя на нее, я тоже начала позевывать. — Я не хочу стоять, я хочу уже в класс, почему мы не идем? — возмущался мальчик.

— Видишь, все стоят, никто не ноет, — попыталась подбодрить его мама.