Дневник Марии Башкирцевой
Шрифт:
Пятница, 22 июня. Божидар уже там с девяти часов. Любопытное это существо: главная черта этой славянской натуры — причудливой, беззаботной, — это любовь ко всякого рода неожиданным измышлениям… Впрочем, раз он с кем-нибудь дружен, все его воображение служит к прославлению его друзей; он страстно привязывается к людям на некоторое время…
Бедные эти художники!.. Некоторые были очень взволнованы. Люди сорока пяти лет — бледные, растрепанные, в нескладно сидящих сюртуках, шли, чтобы получить свою медаль и пожать руку Жюля-Ферри, — министра.
Какой-то скульптор — видный детина — взяв предназначенный
Я тоже была несколько взволнована, глядя на других, и одну минуту мне показалось даже, что это будет ужасно страшно подняться и подойти к этому столу. Тетя и Дина сидели сзади меня на скамейке, потому что награждаемые имеют право на места для близких…
И вот — прошел этот день награды! Я представляла его себе совсем иначе.
О! В будущем году — схватить медаль!.. И тогда все пойдет как в каком-то сне!.. Быть предметом восторгов, торжествовать!
Это было бы уж слишком прекрасно и просто невозможно, если бы я не была так несчастна. Ну, а когда вы получите вторую медаль — вы пожелаете получить большую? Разумеется. А потом — орден? — А почему бы и нет? — Ну, а потом? — А потом наслаждаться результатами своего труда, своих усилий, работать постоянно; постоянно поддерживать себя на известной высоте и попытаться быть счастливой — полюбить кого-нибудь. Ну, да это еще будет видно, это все не сейчас. А если бы я вышла замуж теперь, я стала бы потом пожалуй сама жалеть. Но в конце-концов надо-таки будет выйти замуж; только за человека, который серьезно любил бы меня; иначе я была бы несчастнейшей из женщин. Но нужно также, чтобы этот человек хотя сколько-нибудь подходил ко мне!
Быть знаменитой, быть знаменитой, известной! От этого все будет зависеть… Нет… рассчитывать на встречу какого-нибудь идеального существа, которое уважало, любило бы меня и в то же время представляло хорошую партию — невозможно. Знаменитые женщины пугают людей обыкновенных, а гении редки…
24 июня. Думаю о глупостях, которые я писала относительно Пиетро. Я говорила, что думаю о нем каждый вечер, что я жду его и что если бы он приехал в Ниццу, я бросилась бы в его объятья. И все думали, что я была влюблена, и все читающие подумают, что… И никогда-то, никогда, никогда это не было; нет никогда!.. В минуты скуки, вечером — особенно летним — часто представляется таким счастьем возможность броситься в объятия какого-нибудь влюбленного человека… Мне самой сотни раз представлялось это. Ну, а тогда нашлось имя, которым можно было обозначать его действительное существо, которое можно было называть — Пиетро. Ну, Пиетро — так Пиетро! А тут еще фантазия называться племянницей великого кардинала, который мог сделаться… папой, но… Нет, я никогда не была влюблена и никогда этого теперь уже не будет. Теперь — чтобы понравиться мне, человек должен быть таким возвышенным; я так требовательна, нужно чтобы это был… А просто влюбиться в какого-нибудь хорошенького мальчика — нет, этого уже никогда не может быть.
Четверг, 28 июня. Минутами мне кажется, что этот бесконечный журнал содержит сокровища мысли, чувств, оригинальности. Я изливаюсь в него вся — вот уже сколько лет. Это просто потребность — без всякой задней мысли, как потребность дышать. Но прежде всего надо найти покой, выйдя замуж — чтобы не висела надо мной эта забота. И тогда всем существом отдаться работе…
Вторник, 3
Вот наконец и статья Нового времени. Она очень хороша, но несколько конфузит меня, потому что в ней сказано, что мне всего девятнадцать лет, тогда как в действительности больше, а на вид и того больше. Но эффект в России будет очень велик.
Четверг, 12 июля. За завтраком у нас — Канроберы, а затем мы отправляемся на выставку rue de gaze. Боже мой — мне нужно только одно: обладать талантом. Боже мой, мне кажется, что лучше этого ничего в мире нет.
Туалеты, кокетство — все это больше для меня не существует. Я одеваюсь хорошо, потому что это ведь тоже своего рода искусство, и я не могла бы одеваться пугалом, но вообще…
От настоящей работы я становлюсь некрасива; я запираюсь, хоронюсь от всех; а что получу я взамен этого?.. Ведь это легко сказать, когда гений уже дал себя почувствовать, а так!.. Я нахожу, что Бенвенуто Челлини, сжигающий свою мебель, делал не столько, сколько я: я бросаю в огонь нечто гораздо большее, гораздо более драгоценное; а что получу я взамен этого? Он знал к чему это приведет, а я!..
Как только я отделаюсь от своих «мальчиков», я поеду в деревню, в настоящую деревню, с широким горизонтом, степями — без всяких гор. Чудесные солнечные закаты, распаханная земля, трава и полевые цветы, шиповник и простор, простор. И там напишу картину — небо, бесконечно уходящее вдаль… трава и полевые цветы.
Пятница, 13 июля. Романтична я в смешном смысле слова или действительно стою выше всего обыкновенного, потому что чувства мои совпадают только с тем, что есть самого возвышенного и чистого в литературе? Но в любви?.. Впрочем, я ведь никогда и не испытала ее, потому что эти преходящие тщеславные увлечения нечего и считать. Я предпочитала того или другого человека потому, что мне нужны были объекты для моих измышлений; они предпочитались другим только потому, что это была потребность моей «великой души», а вовсе не потому, чтобы действительно производили на меня впечатление. Вот в чем различие. И оно огромно.
Перейдем, однако, без дальнейших рассуждений к искусству. Я не вижу, куда я иду в живописи. Я повторяю Бастьен-Лепажа и это — пагуба. Потому что сравняться с тем, кому подражаешь, невозможно. Великим может быть только тот, кто откроет свой новый путь, возможность передавать свои особенные впечатления, выразить свою индивидуальность.
Мое искусство еще не существует. Я провижу его немножко в Святых женах. — А еще? В скульптуре, — но это уже другое дело. Но в живописи!!..
В Святых женах я никому не подражаю и верю в большой успех, потому, что хочу вложить величайшую искренность в исполнение; и потом — волнение, охватывающее меня, когда я останавливаюсь на этом сюжете!..
Мальчики все-таки напоминают Бастьен-Лепажа, хотя сюжет взят мной прямо с улицы и хотя это самая заурядная, самая правдивая, самая обыденная сценка. Этот художник вечно составляет предмет моей тревоги.
Суббота, 14 июня. Читали вы Любовь Стендаля? Я теперь читаю именно эту вещь. Я никогда еще не любила в жизни или не переставала быть влюбленной в какое-то воображаемое лицо. Вот ведь какого рода дело!