Дневник Марии Башкирцевой
Шрифт:
— Я с нетерпением ждал вас, — сказал, он, рассматривая меня с любопытством. — Вы совсем не переменились.
— О! это меня огорчает, я была некрасива в десять лет.
— Нет, не то, но вы все та же.
— Гм…
— Я вижу, что означал этот стакан воды, — сказал князь, подавая мне стакан, — я вижу!
— Смотрите, вы прольете мне на платье, если будете так наклоняться.
— Вы не добры, вы моя кузина, и говорите все с ним.
— Он мне друг детства, а вы для меня только мимолетный
Мы принялись вспоминать всякие мелочи.
— Мы были оба детьми, и как все это остается в памяти, когда были детьми… вместе, неправда ли?
— Да.
М… умом старик. Как странно слышать, когда этот свежий, розовый молодой человек говорит о предметах серьезных и полезных! Он спросил хорошая ли у меня горничная, потом заметил:
— Это хорошо, что вы много учились: когда у вас будут дети…
— Вот идея!
— Что же, разве я не прав?
— Да, вы правы.
— Вот твой дядя Александр, — сказал мне отец.
— Где?
— Вон, напротив.
Он в самом деле был тут, с женою. Дядя Александр пришел к нам, но в следующий антракт отец отослал его к тете Наде. Эта милая женщина рада мне, я радуюсь также.
В один из антрактов я пошла в сад с Полем; отец побежал за мною и повел меня под руку.
— Видишь, — сказал он мне, — как я любезен с твоими родственниками. Это доказывает мое уменье жить.
— Прекрасно, папа; кто хочет быть со мною в хороших отношениях, должен исполнять мои желания и служить мне.
— Ну, нет!
— Да! как вам угодно! Но признайтесь, что вам приятно иметь такую дочь, как я — хорошенькую, хорошо сложенную, хорошо одевающуюся, умную, образованную… Признайтесь.
— Признаюсь, это правда.
— И несмотря на то, что вы молоды и что все удивлены видеть у вас таких больших детей?
— Да, я еще очень молод.
— Папа, давайте ужинать в саду!
— Это не принято.
— Но с отцом, с предводителем дворянства, которого здесь все знают, который стоит во главе полтавской золотой молодежи!
— Но нас ждут лошади.
— Я хотела просить вас, чтобы вы отослали их; мы вернемся на извозчике.
— Ты — на извозчике? Никогда! А ужинать не принято.
— Папа, когда я снисхожу до того, чтобы находить что-нибудь приличным, странно, что со мной не соглашаются.
— Ну, хорошо, мы будем ужинать, но только для твоего удовольствия. Мне все это наскучило.
Мы ужинали в отдельной зале, которую потребовали из уважения ко мне. Башкирцевы отец и сын, дядя Александр с женою, Паша, Э., М. и я. Последний постоянно накидывал мне на плечи мой плащ, уверяя, что иначе я простужусь.
Пили шампанское; Э. откупоривал бутылку за бутылкой и наливал мне последнюю каплю.
Провозгласили несколько тостов, и друг моего детства
Через несколько минут я сказала громко:
— За здоровье мамы!
Все выпили. М. ловил мои малейшие движения и старался подделаться под мои мнения, мои вкусы, мои шутки. А я забавлялась тем, что изменяла их и конфузила его. Он все слушал меня и наконец воскликнул:
— Но она прелестна: — с такой искренностью, простой и радостью, что мне самой это доставило удовольствие.
Тетя Надя вернулась в коляске с папа; я поехала к ней, и мы вдоволь наболтались.
— Милая Муся, — сказал дядя Александр, — ты меня восхищаешь; я в восторге от твоего достойного поведения с твоими родителями и особенно с твоим отцом. Я боялся за тебя, но если ты будешь так продолжать, все устроится хорошо, уверяю тебя!
— Да, — сказал Поль, — в один месяц ты покоришь отца, а это было бы счастьем для всех.
Отец взял комнату рядом со мною, направо, и в моей передней положил спать своего лакея.
— Надеюсь, что она в сохранности, — сказал он дяде. — Я веселый человек, но когда мать поручает ее мне, я оправдаю ее доверие и свято исполню свой долг.
Вчера я взяла у отца 25 рублей и сегодня имела удовольствие возвратить их ему.
Мы уехали тем же порядком, как вчера.
Как только мы выехали в поле, отец спросил меня:
— Что же, мы будем еще сражаться сегодня?
— Сколько угодно.
Он обнял меня, завернул меня в свою шинель и положил мою голову к себе на плечо.
А я закрыла глаза — я всегда так делаю, когда хочу быть ласковой.
Мы сидели так несколько минут.
— Теперь сядь прямо, — сказал он.
— В таком случае дайте мне шинель, а то мне будет холодно.
Он укутал меня в шинель, и я начала рассказывать о Риме, о заграничной жизни, о светских удовольствиях, старалась доказать, что нам было там хорошо, говорила о г-не Фаллу, о бароне Висконти, о папе. Я заговорила о полтавском обществе.
— Проводить жизнь за картами… Разоряться в глуши провинции на шампанское в трактирах! Погрязнуть, заплесневеть!.. Что бы ни было, всегда следует быть в хорошем обществе.
— Ты, кажется, намекаешь на то, что я в дурном обществе, — сказал он, смеясь.
— Я? Нисколько, я говорю вообще, ни о ком особенно.
Мы договорились до того, что он спросил, сколько может стоить в Ницце большое помещение, где бы можно было устраивать празднества.
— Знаешь, — сказал он, — если бы я поехал туда на одну зиму, положение бы совсем изменилось.